Станислав Трембецкий – весельчак, игрок в карты, любовник – оставил после себя столько историй о своих похождениях, что они переросли почти в легенды. География этих легенд достаточно широкая – Франция, Италия, Россия, Польша. Иногда трудно разграничить сферу легендарного и истинного. Да и сам поэт не очень был обеспокоен этим. Не придавая совершенно никакого значения своему творчеству, поэт мог расплатиться стихами за карточные долги (эти стихи многие владельцы издавали под своими именами), поэтическим фрагментом мог заплатить за гостеприимство (известны поэтические миниатюры на дамских веерах, театральных программах), стихами напрашивался в гости, случалось даже, особенно в последние годы жизни, на обед. Это почти растерянное наследие (авторство многих фрагментов до сих пор не установлено, многие миниатюры ошибочно приписываются поэту Т.К.Венгерскому) имеет характер произведений «на случай». А значит, являются неоценимым фактографическим документом. Поэт оставил после себя много писем, которые, казалось бы, должны были быть точным свидетельством, причем самым надежным. Но в письмах больше намеков, недоговоренностей, чем конкретных фактов. В письмах Трембецкий называет себя «семилетним путешественником», имея в виду, что в Париже он побывал дважды, первый раз – в течение 3 лет, второй – 4 лет. Какое из путешествий было более ранним, с каким временным промежутком поэт совершил свои поездки – об этом из писем узнать не представляется возможным. В каком году будущий поэт вернулся на Родину после заграничных вояжей? Точную дату установить не удалось. Легенда однако же гласит, что летом 1769 году на Слёнске шляхтич Трембецкий в карчме давал присягу одному из предводителей барской конфедерации Мостовскому. Исследователь биографии поэта Я.Котт утверждает, что пока нет доказательств этому факту. До 1772 года следы конфедерата Трембецкого теряются. Я.Котту удалось отыскать лишь письма поэта этого периода, но известно, что они были написаны на французском языке, а исследователь имел дело с переводом, аутентичность которого самим ученым ставится под сомнение. Согласно легенде, в Варшаву в течение 1772 года приходили письма, подписанные неким Мардоше, которые король читал лично и отвечал на них. Еще одна легенда утверждает, что Трембецкий под именем Шульца пробрался во Вроцлав, где его приняли за князя Сапегу. Так в жизни С.Трембецкого соединялись легенда и правда.
Судьба отпустила С.Трембецкому долгую жизнь, но никогда не щадила поэта. Оправданием для судьбы может служить одно, но веское обстоятельство – она наделила своего подопечного качествами со словом «самый» – самый красивый, самый начитанный, самый безрассудный и т.п. Каждый жизненный этап С.Трембецкого был отмечен чем-то «самым». Еще в детстве, как вспоминал поэт, был он ребенком самым дерзким, «не боялся ни живых, ни мертвых» [1, с.9]. Согласно легенде, в молодости, будучи самым задиристым среди своих сверстников-шляхтичей, Трембецкий был участником многих драк и ссор на сеймиках, на которых не раз был ранен и искалечен. Сохранились свидетельства и о том, что это был самый горячий любовник. Семейный доктор Арон Герсон писал уже немолодому поэту в 1779 году, вспоминая его похождения молодости: «В Краковском воеводстве до дня сегодняшнего гремит слава о твоих успехах у дам и на сейме. Девицы в прошлом, а сегодняшние бабки, с трепетом вспоминают твои ухаживания» [1, с.11]. Страсть к авантюрам, играм не исчезла даже с возрастом. В 70 лет, утверждает легенда, С.Трембецкий был вызван на дуэль. Вообще за всю свою жизнь Трембецкий стрелялся 30 раз и все из-за женщин. Это был авантюрист самый элегантный, самый остроумный, авантюрист-эрудит. Принято даже один из периодов жизни поэта называть «авантюрным» – 1759 – 1763.
Этот период привлек впоследствии внимание потомков, которые и создали наибольшее количество легенд об этом периоде. Это были красивые, приключенческого характера истории. Но в них было много противоречивых, а иногда и невероятных фактов, многие факты не находили подтверждения в истории.
Генрих Жевуский считается первым летописцем жизни С.Трембецкого. Именно он собрал легенды о молодости поэта и в 1856 г. издал «Дневники Бартоломея Михаловского», в которых устами Михаловского описывается пребывание С.Трембецкого в Париже. В 1913 году эти дневниковые записи использовал первый биограф поэта – Э.Воронецкий. Э.Воронецкий вслед за Г.Жевуским повторяет легенду о самом горячем взаимном чувстве Трембецкого и маркизы де Шатле, о том, что польскому шляхтичу пришлось быть счастливым соперником у самого Вольтера и Деламбера, о том, что в Сирей, небольшом местечке под Парижем, поэт ранил на дуэли французского энциклопедиста. В импровизированном дневнике есть упоминание о встречах польского поэта и Ж.-Ж.Руссо в Эрменонвилле. Эти легенды развеялись еще в 1937 году, когда Клод Беквис напомнил, что маркиза умерла в 1749 году (поэт был в Париже в конце 50-х годов), а Ж.-Ж.Руссо переехал в местечко Эрменонвилль только в 1777 г. (в это время Трембецкий был уже королевским шамбеланом). Ни Жевуский, ни Воронецкий не отрицают однако факта знакомства польского поэта с французскими энциклопедистами (хотя документальных свидетельств не существует).
Ко всем определениям со словом «самый» из аванюрного периода жизни поэта следует добавить ряд определений с «самый» из так называемого «философского» периода жизни (после 1764 г.). Процитируем уже упоминавшегося Г.Жевуского: «Наш поэт был известен французским энциклопедистом как самый разноплановый читатель, самый сведущий в вопросах либертинизма, самый внимательный читатель «Энциклопедии». Постепенно сарматский заводила и забияка превращается в человека Просвещения. «Не было для него такой науки, которую он не мог бы постичь», – читаем в дневнике Михаловского. Из парижских вояжей поэт вынес прекрасное знание языка. Его французский считался почти классическим. В это время Трембецкий много читает, в одном из писем он мельком перечисляет книги, которые у него под рукой – один из томов «Энциклопедии» Дидро, второе издание «Кандида» Вольтера, «Новая Элоиза» и эссе Руссо. Вероятнее всего, тогда Трембецкий начал собирать свою библиотеку. Уже в 1773 г. в связи с огромными долгами поэт хочет продать книги в количестве 2500 тысяч томов по цене тысячи дукатов. А рекламирует свое собрание так: «Это собрание – самый цвет и сливки древней и новой литературы».
Именно в 1773 году заканчивается время большого жизненного приключения поэта. Он становится королевским шамбеланом, он участник известных королевских обедов по четвергам, он имеет свободный вход в королевские покои, он «делает» стихи, знаком с самыми известными польскими просветителями – Ф.Бохомольцем, И.Красицким и др. Вне всякого сомнения, он среди них самый элегантный, самый просвещенный, самый европейский. Этот период своей жизни сам Трембецкий называл «интеллектуальным отпуском».
В 80-е годы Трембецкий занят был написанием большого исторического труда о судьбах польских королей, желая ликвидировать в истории своего народа все сказочное и легендарное. Это период одиночества Трембецкого. Ему не осталось ничего, кроме как стать придворным поэтом. С этого момента жизнь поэта и короля будут неразрывно связаны. Вместе им придется пережить очередной раздел Польши, изгнание короля. Интересно, что в этот период о жизни Трембецкого нет легенд, как нет и достоверных фактов, кроме писем самого поэта. Но и к ним надо относится с осторожностью. Напрасно искать в них широкую панораму эпохи, духовною эволюцию, не упоминается в письмах ни один из современников поэта, нет там никаких заметок государственного или политического характера. Объективность писем относительна, ибо все сведения о той или иной особе зависят от отношения этой особы к поэту. Письма демонстрирует несоответствие между Трембецким-поэтом (в стихах он сторонник либертинизма, считающий счастье и удовольствие высшей ценностью в жизни) и Трембецким-эпистолографом (разочарован в жизни, обвиняет самого себя, чувствует себя одиноким). Какой из образов Трембецкого признать соответствующим правде?
В 1795 году поэт вместе с королем приезжает в Гродно. Это время в жизни С.Трембецкого, где в рассказах о нем доминирует правда. Хотя в Гродно Трембецкому довелось быть участником самых оригинальных происшествий, но ни одно из них не перешло в разряд легенды. Так, например, известно, что немолодой уже поэт занимался конструированием магнетического приспособления для аэростатического аппарата (правда, несуразность «открытия» была обнаружена сразу же простым учителем физики, руководителем физической лаборатории в гродненском конвенте). Известно, что в это время в Гродно Ян Почобут готовился к путешествию к Каспийскому морю и на Кавказ, а Трембецкий был крайне заинтересован приготовлениями. Достаточно экзотические события, чтобы обрасти легендой.
Интересно и то, что из гродненского периода жизни поэта сохранилось большое количество документальных свидетельств – часть архива ксендзов-доминиканов, книги преора этого же ордена Доминика Сивицкого, записки Е.Безбородко, который вел подробный отчет о пребывании Станислава Августа в Гродно, программа пребывания короля в Гродно, дневники Станислава Августа. Время пощадило документы, а люди – Станислава Трембецкого.
Правду сказал о себе и сам поэт… в письмах. Но в весьма специфических письмах – в письмах, где их автор пишет о своих долгах. В этом отношении рассеянный Трембецкий был скрупулезно точен, даже дотошен. Это удивляет, если вспомнить, что о Трембецком шла слава как о гуляке и игроке. Ни в чем так прекрасно не ориентировался Трембецкий, как в собственных долгах. И дело здесь не только в чести, что естественно само по себе. Разговор о долгах становился предлогом для самореализации. Поэт не умел сражаться за жизнь, не был способен на решительный поступок. Он в этом и не нуждался. Чувствуя страх перед колонками цифр, скрывающих его долги, поэт не мог не впадать в финансовую зависимость. Это было не только необходимостью (не имел никакого капитала и наследства), но своеобразной формой его екзистенции. В финансовых подсчетах, в просьбах к королю видел Трембецкий проявление активности. Долги давали ему возможность предложить свое видение и решение проблемы, строить планы на будущее, когда долг будет ликвидирован, составлять целые финансовые контракты и т.п. В других сферах жизни поэт ощущал себя беспомощным. В письмах о долгах он демонстрировал сам себе, да и другим свою настойчивость, свое упорство и активность. Это был его способ жизни. Долг становился предлогом для разговора о стольких важных делах – об отношениях с королем, о королевских подданных Роникере, Рыксе и др., о королевском камердинере Брунете, о госпоже М.Бахминьской, покровительнице поэта, о попытках Трембецкого занять пост ректора Виленской Академии и т.д. А сколько ярких портретов доверителей нарисовано в этих письмах. Вряд ли Трембецкий ставил себе такую цель, но это получалось как бы мимо воли поэта, благодаря его наблюдательности. В письмах целый список имен – парикмахеров, прачек, лавочников, конюхов и т.д. Это целый реальный мир Варшавы, Гродно, Петербурга. Трембецкий классифицирует свои долги: деньги, взятые в долг; деньги, поигранные в карты; долги, «могущие подождать»; долги, «подлежащие немедленной уплате» и т.д. Представлен и годовой варшавский бюджет Трембецкого, напоминающий бухгалтерскую книгу учета и расхода финансовых средств. Вот, например, как выглядит перечень подаяний, которые были даны поэтом в чистый четверг накануне пасхи:
Убогим при костеле 5 дукатов
Поющим студентам 2 дуката
Двум слепым 4 дуката
Бедной женщине 1 дукат
Хромому 2 дуката
Миссонерам на дорогу 10 дукатов [2, с.96].
Эти цифры поэт представил королю в письме от 5.04.1777 г., замечая при этом, что на жизнь у него ничего не осталось. Подобные письма-реестры король получал очень часто, в них поэт просил, умолял, требовал выплатить его долги. Мог обидеться на короля, мог напомнить королю о своей верной службе ему. Король мог выплатить, мог отложить выплату, мог пообещать выяснить все обстоятельства. Бывало по-разному. Но ситуация повторялась и повторялась.
Правду о своей жизни Трембецкий изложил только в письмах подобного рода. Период правды о самом себе был коротким в жизни поэта. Бытует мнение, что в 1802 г. Трембецкий был занят новым проектом – стороительством «подводной дороги» путем соединения русла Днепра и Буга. О последних годах жизни существует две легенды. В одной из них Трембецкий составляет список продуктов для здорового и вредного питания, выводит формулу зависимости длительности жизни от способа питания. Во второй – это слегка помешанный старик, неопрятный, предпочитающий одиночество, кормящий голубей, единственных близких ему созданий.
Последний из летописцев Трембецкого М.Конарский в воспоминаниях, записал: «Поэт жил долго и писал много». А сам Трембецкий подвел итог своей жизни так: «Я был очень несчастен, люди от меня отвернулись, судьба меня преследовала» [2, с.96].
Д.Р.Мышко
Рэспубліканскія Купалаўскія чытанні: зб. навук. прац / рэдкал.: У.І.Каяла (адк. рэд.) [і інш.]. — Гродна : ГрДУ, 2008.
