«Развал СССР превратил в страну, географический фасад которой развернулся в сторону Арктики. Его центр переместился к Полярному кругу и находится в бассейне Подкаменной Тунгуски и Южной Эвенкии. Более 80% приполярного населения Земли являются Россиянами. Половина всех северных регионов суши земного шара находится в России»[35, с. 4]. Все это еще больше усугубило традиционные трудности России.
Необходимо, однако, отметить, что вплоть до современной эпохи «демократизации», Россия вместе с близкородственными ей народами, в целом успешно модернизировалась, и всякий раз оказывалась в состоянии дать ответы на возникающие трудности и препятствия, прежде всего на военно-технологические вызовы Запада. Всемирно известный английский историк А. Тойнби выделил три крупных вызова для России, на которые она успешно дала ответ. Первый – вызов природы: суровая природная среда, не позволяющая осуществлять интенсивное земледелие, оно могло быть только экстенсивным. Русским ответом этому было расширение территории на Восток и коллективизм (община). Коллективизм в условиях России был наиболее адекватной формой ответа на вызов природы, способом выживания народа. Второй вызов – это монгольское завоевание, которое грозило уничтожить Русь. Ответом стала духовная консолидация народа, укрепление восточно-православной христианской религиозности, а также переход к оседлому земледелию, которое было эффективнее по сравнению с кочевым скотоводством. Третий вызов, пожалуй, самый жесткий – вызов Запада, который, начиная с Нового времени стал превращать весь мир в арену своего интереса и действия. Для предотвращения угрозы со стороны Запада России нужно было срочно модернизироваться. И ей это удалось: Россия – единственная страна, которая не была колонизирована Западом. Она явила миру пример необычайной силы и способности противостояния Западу в его военном, экономическом и духовном подчинении себе всех стран и народов планеты. Россия отчаянно стремилась сохранить себя, и даже сегодня (после 1991 г.), далеко еще не ясно, потеряла ли она свои уникальные потенции.
Кроме того, следует особо подчеркнуть, что природа восточнославянских народов сама по себе не является исключительно плохой, ущербной или дефективной. Она просто другая, чем в Западной Европе и, соответственно, предполагает другой путь развития. Более того, в ряде отношений природа восточнославянских народов прекрасна и великолепна, таит в себе огромные, еще не раскрытые возможности. Здесь же речь шла лишь о том, что природа восточнославянского суперэтноса не способствовала успешному развертыванию частнопредпринимательской экономики, основанной на принципе получения максимальной прибыли, уступила в этом отношении западноевропейским территориям. Более того, мы, опираясь на многочисленные факты и данные, прямо утверждаем, что природные основы бытия восточнославянских обществ не только не способствовали, но и препятствовали становлению капиталистической экономики западноевропейского типа. Плохо ли это, если иметь в виду дальнейшие перспективы развития общества? Думаем, что не плохо. Тот тип экономики, который получил возможность для своего становления и развития на западноевропейском регионе, и который все еще преподносится в качестве модели – образца для развития всех остальных народов мира, к настоящему времени полностью себя исчерпал. Попытки утверждения западноевропейской модели развития общества, ориентированной на свободный рынок с интенсивным производством и расширенным потреблением являются абсолютно несовместимыми с экологическим императивом современности.
А вот что касается природных богатств России, ее недр, ее сырьевых и энергетических ресурсов, то они в условиях современной глобализации, могут обеспечить неисчислимые преимущества не только самой России, но и всему восточнославянскому миру.
Справедливости ради следует сказать, что и в прошлом, именно российская география, ее природа и «вмещающие пространства» позволили русскому народу создать мощное государство и особую локальную цивилизацию. Заселяя новые необжитые или почти необжитые территории огромного евразийского континента, русские люди, несмотря на всю суровость климата, смогли там не только выжить, но и продемонстрировать необычайно быстрый рост населения и жизненную энергию. Об этом красноречиво свидетельствует таблица сопоставления роста числа населения в России и ряде стран Западной Европы, приведенная в книге нашего знаменитого соотечественника И. Солоневича «Народная монархия».
Собственно, огромные территории и природные богатства России при сравнительно редком населении как раз и создавали возможность довольно быстрого количественного роста русского народа. Леса кишели зверьем, водоемы – рыбой, добывать их было легко. Ничего подобного не могло быть в Западной Европе, которая в силу своих благоприятных природно-климатических условий была с древних времен весьма густонаселенной. Там охота всегда была привилегией господствующих классов, аристократии. В России же охотились и ловили рыбу все желающие, не говоря уже про сбор ягод и грибов.
Здесь следует обратить внимание и на то обстоятельство, что Русь всегда знала баню, а в Европе баня прочно вошла в быт людей только в ХIХ веке. Возможно, поэтому многие эпидемии, выкашивавшие Западную Европу, в том числе и Великая чума, останавливались где-то на границе польских и русских земель [37].
Кроме того, И. Солоневич подчеркивает, что «На протяжении тысячи лет, Россия последовательно разгромила величайшие военные могущества, какие только появились на европейской территории: монголов, Польшу, Швецию, Францию и Германию. Параллельно с этим рядом ударов была ликвидирована Турецкая империя. В результате этого процесса Россия, которая к началу княжения Ивана III, в 1464 году, охватывала территорию в 550,000 кв. км, в год его смерти – 1505 – имела 2.225.000; в 1584 (год смерти Грозного) – 4.200.000; к концу царствования Федора – 7.100.000; в 1613 (воцарение Михаила) – 8.500.000; в 1645 г. – 12.300.000; до Петра – 15.500.000; к 1786 (год смерти Екатерины II) – 19.300.000 и к концу царствования Николая II – 21.800.000 кв. км [36, с. 153].
А теперь, уважаемый читатель, скажите после всего изложенного, что у восточных славян слабая историческая корневая система, сформировавшаяся в свое время в Новгородско-Киевской Руси и что у них есть хотя бы малейшие основания для уязвленного исторического самосознания и комплекса национальной неполноценности, которые столь последовательно и массировано стремятся им навязать определенные внутренние и международные политические силы и управляемые ими средства массовой информации. Приведенные здесь факты и цифры напрочь выбивают почву из-под ног тех, кто хотел бы говорить о русском народе как народе-рабе, о его неком особом сервильном (раболепном) комплексе. Эти аргументы, факты и цифры, как бы кому это не нравилось, говорят скорее об обратном, о том, что русский народ является народом-гигантом, народом-богатырем.
«Власть пространства» в исторической судьбе России: взгляд русских мыслителей.Исключительная роль природного фактора в цивилизационной системе России издавна обращала на себя внимание выдающихся российских мыслителей. Многие из них прямо говорили не просто о чрезвычайно важном, но даже решающем влиянии особенностей географической среды России на ее историческую судьбу. Так один из крупнейших историков С.М. Соловьев писал, сравнивая Европу западную и Европу восточную: «На Западе земля разветвлена, острова и полуострова, на западе горы, на западе много отдельных народов и государств; на востоке сплошная равнина и одно громадное государство. Первая мысль при этом, что две столь разнящиеся между собой половины Европы должны были иметь очень различную историю. Мы знаем, как выгодно для быстроты развития общественной жизни соседство моря, длинная береговая линия, умеренная величина резко ограниченной государственной области, удобство естественных внутренних сообщений, разнообразие форм, отсутствие громадных, подавляющих размеров во всем, благорастворение воздуха, без африканского зноя и азиатского мороза, эти выгоды отличают Европу перед другими частями света; на эти выгоды указывают как на причину блестящего развития европейских народов, их господства над народами других частей света. Но, указывая на эти выгоды, должно разуметь только Западную Европу, ибо Восточная их не имеет; природа для Западной Европы, для ее народов была мать; для Восточной, для народов, которым суждено было здесь действовать, – мачеха…» [38, с. 7–9].
О детерминирующем воздействии природного окружения на характер русского народа и в целом на историческую судьбу России говорит и В.О.Ключевский. По его словам, природа России «часто смеется над самыми осторожными расчетами великоросса: своенравие климата и почвы обманывает скромные его ожидания и, привыкнув к этим обманам, расчетливый великоросс любит, подчас, очертя голову, выбрать самое, что ни на есть безнадежное и нерасчетливое решение, противопоставляя капризу природы каприз собственной отваги. Эта наклонность дразнить бытие, играть в удачу и есть великорусский авось… Короткое великорусское лето умеет еще укорачиваться безвременным нежданным ненастьем. Это заставляет великорусского крестьянина спешить, усиленно работать, чтобы сделать много в короткое время и в пору убраться с поля, а затем, оставаться без дела осень и зиму… Ни один народ в Европе не способен к такому напряжению труда на короткое время, какое может развить великоросс; но и нигде в Европе, кажется, не найдем такой непривычки к ровному, умеренному и размеренному постоянному труду, как в той же Великороссии» [39, с. 388, 389].
Мысль о фундаментальной роли природной составляющей в системе российской цивилизации разделял Н.А. Бердяев. Он писал: «Необъятность русской земли, отсутствие границ и пределов выразились в строении русской души. Пейзаж русской души соответствует пейзажу русской земли, та же безграничность, бесформенность, устремленность в бесконечность, широта» [40, с. 8].
Ключевский и, особенно, Бердяев, не оценивают столь однозначно отрицательно, как это делает Соловьев, воздействие природных условий на жизнь русских людей. Бердяев даже усматривает в некоторых аспектах их благотворность и возвеличивающее начало.
На редкость интересны размышления о воздействиях природных условий на духовный склад русских людей известного русского мыслителя В.Н. Ильина. Последний, хотя и придавал решающее значение духовно-религиозному фактору в интерпретации социальной динамики, тем не менее, настоятельно подчеркивал мысль о наличии прямой связи специфики духовного склада русских людей с особенностями окружающей их природной среды. Он, в частности, отмечал, что Россия только в силу своего климата и географии не может быть «страной нег и наслаждений». Там, где имеют место постоянные метели, вьюги, ни в искусстве, ни в душе не может утвердиться тип человека, ищущий того, что французы называют «plaisirs», douseur de vivre (радости жизни, наслаждением жизнью). Суть русской культуры, согласно В.Н. Ильину, «в отрицании как высшего идеала сладости жизни» и «счастливых концов» буржуазного американского, как и вообще западного стиля [41, с. 43]. В этом специфически русском, считает В.Н. Ильин, «духе отречения от радости жизни есть великая зазывающая сила», наиболее рельефно обнаружившая себя в феномене иночества, который интерпретируется им как основа русской культуры. И что интересно, Ильин носителей такого рода духовности называет «людьми лунного света» – образ, впервые использований В.В. Розановым для характеристики монахов и аскетов вообще. Надо сказать, что в этом замечательном по своей глубине и красоте образе-символе, невольно вызывающем в памяти зимний лунный пейзаж, бескрайние заснеженные просторы русской равнины, схвачена глубинная связь природных реалий России с внутренним строем русской культуры, национальным характером русских.
В российской мысли понятие пространства явно приобретает ценностную нагрузку. В целом ряде работ известных авторов можно найти немало утверждений о том, что беспредельность, безмерность, сверхнормативность российского пространства формирует такой душевный склад человека, который постоянно обусловливает выход за границы меры и норм буквально во всем. Причем наличие подобного настроя души констатируется как теми, кто относится к российской географии и российскому национальному характеру крайне негативно, так и теми, кто в безграничности российских пространств восхищенно усматривает причину «безграничной широты» русского человека, его не имеющих аналогов среди других народов, универсальности и многомерности.
Н.О. Лосский, Н.А. Бердяев, говоря о силе природной стихии как причине слабой способности русских к формотворчеству, внутренне присущего им стремления переходить во всем через грань меры, нерасположенности к методичному, последовательному и целенаправленному освоению окружающей действительности и т. д., усматривают во всем этом, несмотря на некоторые оговорки, определенную ущербность и недостаток русской жизни. Лосский пишет: «У русского народа нет строго выработанных, вошедших в плоть и кровь форм жизни» [42, с. 58]. Он, к стати сказать, полагал, что одной из причин сохранения абсолютной монархии в России, иногда граничащей с деспотизмом, заключается в том, что русским народам в виду его склонности к анархизму, весьма трудно управлять. «Такой народ предъявляет чрезмерные требования к государству» [42, с. 48].
Действительно, безграничность территории России особенности российского ландшафта так или иначе порождали «стремление к безграничной воле и безмерность» или, по меньшей мере, способствовали формированию этих качеств у русских людей. «Представления российского человека о свободе еще и сегодня во многом отличаются от соответствующих представлений человека Запада. Характерно – российское понятие воли принципиально не признает никаких ограничений – ни, со стороны других людей, ни со стороны закона. Напротив, вызванная ограниченностью пространства стесненность жизни в Западной Европе, четкие контуры ландшафта, отнюдь не уходящего в безграничную даль, как в России, способствуют выработке определенных правил, обязательных для всех и служащих упорядоченности общественной жизни. Это стремление к упорядоченности не нуждается в том, чтобы быть предписанным «сверху». Оно рождается стихийно в массе рядовых жителей и тружеников западноевропейских обществ» [43, с. 141].
Бердяев также отмечает, что русскому народу «нелегко давалось оформление», что «дар формы у русских людей невелик» [40, с. 8]. Конкретным проявлением имманентно присущей русскому духу интенции преодоления границ меры и норм стала, по его словам, тяга русского человека к абсолютному во всем. В этой тяге к абсолютному Бердяев усмотрел определяющую черту русского национального духа. Согласно ему, «тайна русского духа» – в том, что он «устремлен к последнему и окончательному, к абсолютному во всем… Россия как бы всегда хотела лишь ангельского и зверского и недостаточно раскрывала в себе человеческое. Ангельская святость и звериная низость – вот вечные колебания русского народа, неведомые более средним западным народам. Русский человек упоен святостью, и он же упоен грехом, низостью» [44, с. 30–33].
Крайне отрицательную оценку географического фактора русской жизни дает один из наиболее радикальных адептов западной цивилизации И.Бродский. Бродский чуть ли не с физически ощущаемой неприязнью говорит о пространстве России – Евразии. Последнее, согласно ему, наложило роковой отпечаток на судьбу России и его собственную личную судьбу. «Я… жертва географии. Не истории, заметьте, а географии»[45, с. 241]. При этом с точки зрения Бродского «пространство вообще иерархически ниже времени, подчиненнее, несущественней: ставки на пространство – характеристика кочевника, завоевателя, разрушителя; на время – цивилизатора, философа, поэта» [45, с. 243].
Вот еще весьма примечательное высказывание на этот счет: «На кого тут жаловаться? Тут никто не виноват. Тут просто исполняется вечный и непреложный закон природы, перед которым все одинаково должны преклонять голову. Никому нет привилегий. Попал под закон – ну так и неси последствия. Это – закон географической широты. Жалоба моя так же основательна, как если б какая-нибудь русская елка или березка, выросшая под архангельским небом, вздумала плакаться на то, зачем-де она не родилась пальмою или померанцевым деревом под небом Сицилии» [46, с. 162].
Конечно, если быть во власти «религии прогресса», стоять исключительно на прогрессистской точке зрения, то преобладание пространства над временем в континууме культуры – признак исторической несостоятельности, отклонение от прогрессивно-поступательного движения цивилизации. Но если же усомниться в правомерности прогрессистского сознания (а для этого ХХ век, «век преобразований» дал немало оснований), то к этому вопросу можно подойти совсем по другому. Что и делает ряд мыслителей. Например, А.С. Панарин, говоря о цивилизационном пространстве и цивилизационном времени, отдает явное предпочтение цивилизации и пространству, в которой воплощается культурное многообразие мира. С его точки зрения, Западная цивилизация «линейного времени» ведет, в конечном счете, к подавлению жизненно необходимого культурного разнообразия человечества, к унификации и стандартизации мира, что таит в себе семена деградации и катастрофического исхода.
Заметим, кстати, что великий русский писатель Ф.М. Достоевский в неприятии русскими людьми методичности, размеренности, жесткой регламентированности и завершенной формы видел не недостаток, а огромное преимущество русского духа. Так, Достоевский в одном из писем (от 8 мая 1867 года), с некоторым чувством гордости пишет о том, что «формы, жестко не имею» [47, Т. 28, с. 189]. По его мнению, такого рода особенность русского национального характера есть следствие переизбытка его достоинств. В своем романе «Игрок» он прямо пишет: «русские слишком богато и многосторонне одарены, чтоб скоро приискать себе приличную форму» [47, Т. 5, с. 230]. Отсутствие чувства меры рассматривается Достоевским как истинно русская, в своей основе положительная черта. Жесткое же следование принципу меры, согласно ему, несовместимо с христианской братской любовью, которая по самой природе своей безгранична и безмерна. Отсюда у Достоевского резко отрицательное отношение к западным принципам жизнеустроения и мироощущения. В связи с этим русский мыслитель напоминает образ третьего всадника Апокалипсиса – «образ скаредной меры, отмеривающей ровно столько и не больше» [47, с. 229].
Еще более радикально отрицательное отношение к форме, норме и мере, получившим наиболее полное воплощение в мироощущении западного человека, характерно для М.И. Цветаевой. Она прямо-таки на уровне ощущения в стремлении к размеренности бытия видит нечто ей лично враждебное: «Что же мне делать с этим безмерием в мире мер… ». Цветаева даже прибегает к прямым издевкам над «Западом – Гаммельном»: «мера и сантиметр… только не передать» [48, с. 229].
В контексте анализируемых проблем чрезвычайно интересны положения и выводы наиболее известных представителей евразийского направления российской мысли (Н.С. Трубецкой, Г.В. Вернадский, П.Н. Савицкий, Л.П. Карсавин и др.). Представителями евразийства природный фактор бытия русского народа оценивается однозначно положительно. Причем все они отдавали явное предпочтение пространству над временем, видели в доминировании времени над пространством явление глубоко чуждое всей не европейской части планеты, включая и Россию, как шестую часть суши. Такой взгляд обусловлен прежде всего тем, что географическая среда России («местоположение», «месторазвитие») выступает, согласно им, главной предпосылкой возникновения особой евразийской цивилизации. Специфика же географической среды (пространства) России – это «государство – континент». Именно особое «ощущение континента» определяет основу духовного строя России – Евразии. Это обстоятельство принципиально отличает ее от Западной Европы, для которой характерно «ощущение моря» [49, с. 124]. В целом, теоретики евразийства очень тонко ощущали обусловленность культуры народов конкретными географическими обстоятельствами.
В заключение данного раздела подчеркнем, что предлагаемая природная интерпретация целого ряда феноменов социального бытия, рассмотрение его в аспекте взаимоотношения природы и общества никак не противоречат другим ракурсам изучения человеческой истории. Ибо в реальности ни один подход к анализу общественной жизни, какой бы значимый и плодотворный он не был, не может выступать в качестве универсального. Глубоко прав был Н. Бор, когда он говорил о том, что никакое сложное явление нельзя описать с помощью одного языка (т.е. на основе одной какой-либо концепции или парадигмы). Истинное понимание может дать только голограмма, т.е. рассмотрение явления в разных ракурсах, его описание с помощью различных интерпретаций.
В разные времена те или иные контексты рассмотрения движения социума имеют разную значимость для формирования того информационного поля, в котором целесообразно (актуально) изучать разворачивающиеся события и осуществлять прогнозирование вероятных поворотов социокультурной эволюции. В обозримой перспективе, как представляется, определяющее значение в исторической судьбе народов нашей планеты будет иметь характер взаимоотношения общества и природы.
Исследования причинных факторов социальной эволюции как эндогенного, так и экзогенного характера позволяет более углубленно и всесторонне подойти к анализу понятий «закона» и «закономерности» применительно к общественному развитию. Без такого рода анализа невозможно обозначить основные очертания целостной концепции развития общества как открытой многомерной системы.
