Современное состояние демографической сферы восточнославянских народов (белорусов, русских, украинцев) можно охарактеризовать как кризисное. Среди основных негативных демографических трендов, получивших распространение в современных восточнославянских обществах, можно выделить следующие:
- низкий, не обеспечивающий простое воспроизводство поколений уровень рождаемости. Средний для трех народов суммарный коэффициент рождаемости сегодня составляет 1,6 (при необходимом для простого воспроизводства поколения уровне в 2,15) [1, с. 111];
- старение восточнославянских народов. Доля людей в возрасте 65 лет и старше в трех восточнославянских обществах составляет 14,5 % (в два раза превышает установленный ООН порог для «старого населения») [1, с. 111];
- преобладание в структуре смертности экзогенных и квазиэндогенных факторов;
- высокий уровень абортов. В 2012 году в трех восточнославянских странах, только по данным официальной статистики, прервано 1 209 616 рождений [1, с. 111];
- деградация института семьи. Увеличение случаев отказа от брака в пользу бессемейных форм сожительства;
- повышение возраста вступления в первый брак и создания семей;
- высокий уровень разводов. В трех восточнославянских обществах каждый второй брак (49,3 %) заканчивается разводом [1, с. 112];
- зависимость демографической сферы восточнославянских народов от внешних миграционных потоков.
Результатом такой направленности развития демографической сферы является депопуляция и снижение демографического потенциала восточнославянских народов. Сегодня в Беларуси и Украине фиксируется общегосударственная депопуляция. Так, в Беларуси на 1 января 2014 года естественная убыль населения составила 7 409 человек [2], в Украине (по данным Государственной службы статистики) на 2014 год – 130 024 человек [3]. В случае с Украиной также стоит особенно учесть значительные показатели механического движения населения в 2014 году, вызванные эскалацией военно-политического кризиса в стране, которые, по оценкам ООН, на декабрь 2014 года составили 568 000 человек [4]). В России ситуация иная: на фоне общегосударственного роста численности населения происходит последовательное сокращение в нем доли русских. Если в 1989 году русские в населении России составляли 81,5 %, то к 2002 году их численность сократилась до 79,8 %, а к 2010 – до 77,7 % [5].
Демографический потенциал народа определяется, с одной стороны, численностью репродуктивно активных представителей в составе общности, с другой – их детородной активностью. Упадок демографического потенциала восточнославянских народов сегодня обнаруживается, в первую очередь, в том, что каждое новое поколение детей лишь на 75 % воспроизводит поколение своих родителей. В ближайшем будущем этот потенциал будет и дальше снижаться. Помимо низкого уровня количества рождений на него будет оказывать все большее воздействие сокращение количества рожающих, так как в детородный возраст будут входить малочисленные когорты детей 1990-х годов.
Сложившиеся на сегодняшний день направленность развития демографической сферы, структура и параметры воспроизводства восточнославянских народов будут и в дальнейшем обуславливать депопуляцию, их численность будет уменьшаться еще длительное время, особенно сильно во втором и третьем десятилетии XXI века [6, c. 82].
Народ выступает важнейшей составляющей социально-экономического, социокультурного, научно-технологического развития цивилизации, составляет ее материальную и духовную основу. Именно человек является главным компонентом богатства любой страны [7, с. 48]. Ввиду тесной взаимосвязи демографических процессов со всеми сферами общественной жизни, негативные тенденции в народонаселении выступают угрозами для национальной безопасности восточнославянских государств. Депопуляция восточнославянских народов является не только вызовом их демографическому благополучию, но и непосредственной угрозой социально-культурной, экономической, военной, научно-технологической безопасности.
В контексте глобального роста населения планеты, депопуляция рассматривается как локальная проблема, а ее решение сводится к частным интересам отдельных государств. Более того, в теории демографического перехода снижение рождаемости рассматривается не как некое кризисное явление, а как закономерный итог общественного развития, неизбежное условие эволюции социума, сопровождающее переход от традиционного общества к индустриальному. Впрочем, дальнейшие перспективы развития общества, совершившего такой переход, представляются весьма туманными: сегодня народы, находящиеся в стадии депопуляции, в силу сокращения своей численности и в условиях демографических успехов других народов, рискуют оказаться на периферии общемировых процессов и, в конечном итоге, пополнить кладбище народов и цивилизаций. Длительная депопуляция, в которой пребывают восточнославянские народы уже на протяжении более 20 лет, ставит под вопрос одну из главных целей демографической безопасности – их выживаемость как культурно-исторического сообщества. Восточнославянские народы «в мирное время могут исчезнуть только потому, что воспроизводство населения «сузилось» до уровня, не гарантирующего его выживания» [8, с. 304].
Человек – не статистическая единица, а, в первую очередь, непосредственный носитель целого набора качественных характеристик, обуславливающих цивилизационный порядок жизнеустройства. Выступая одновременно творцом и носителем цивилизационной идентичности как системы взаимосвязанных ценностных установок, народ является важнейшим фактором устойчивого развития и существования цивилизации. Вопросы культурной безопасности для народов обретают особую актуальность в условиях глобализации. Современные электронные средства связи, интернет, средства массовой информации сделали возможным обмен культурными образцами в широчайших масштабах. Все более очевидным становится кризис традиционных идентичностей. На смену культурно-цивилизационной и национальной идентичности пришли представления о космополитизме, мировом гражданстве. Перед многими народами встал вопрос: кто мы, на который в современных условиях становится все сложнее найти ответ.
Люди едины в биологической форме своего происхождения, но многообразны в проявлении культурных и духовных особенностей развития и взаимодействия. Многообразие культур как автономных систем ценностей, идей, норм и правил определяет разнообразие типов социальной организации в мире. Именно культура выступает сегодня консолидирующим признаком, гарантом устойчивого развития и суверенности народа. Ведь, «как показывает история, разложение нации и даже гибель государства практически всегда начинаются с разложения духовности и основ культуры, уничтожения моральных принципов, подмены ценностей, внедрения ложных идей» [9, с. 93].
Изменения в культуре, смена культурных ценностей, социальных норм и приоритетов, культурные заимствования, диффузия разных культур – все это объективные и неизбежные процессы в истории любого общества. Однако сегодня эти процессы настолько интенсифицировались и ускорились, что многообразие новых ценностей, культурных смыслов не успевает адаптироваться ни к традиционным ценностям, ни пройти должную культурную верификацию в обществе и закрепиться в культурных кодах и правилах.
Каждое новое поколение формирует свое представление о государстве и обществе, в котором оно живет, и именно воспроизводство народонаселения внутри культурного сообщества – есть необходимое условие эффективной трансляции и сохранения национальной и культурно-цивилизационной идентичности. Недостаточный для воспроизводства поколения уровень рождаемости населения, таким образом, приводит не только к сокращению его численности, но и недостаточной для трансляции культуры преемственности поколений, что, в конечном итоге, неизбежно приведет к ее упадку и исчезновению восточнославянского цивилизационного порядка жизнеустройства.
Восточнославянские народы стремительно теряют свое место в мировой демографической иерархии. По переписи 1897 года восточные славяне насчитывали 84 млн. [10, с. 60] и составляли 5 % от общего населения планеты. На 2010 год численность восточных славян оценивается в 170 миллионов, что в нынешней численности населения планеты составляет 2,3 %. Основываясь на «среднем» варианте долгосрочного прогноза ООН относительно численности населения Беларуси, России и Украины, численность восточных славян на конец XXI можно оценить в 0,8 % от общей прогнозируемой численности населения планеты. Сокращение численности восточных славян это лишь одно из проявлений более масштабного явления нашей современности – деславянизация мира. В условиях затяжной депопуляции, под сомнением может оказаться возможность создания восточнославянскими народами собственного центра развития и силы, реставрация биполярного мира, а также реализация глобального восточнославянского проекта эколого-безопасного общества.
Человеческая история знает примеры воцарения однополярного военно-политического мира. В условиях сегодняшнего демографического развития планеты, в скором будущем велика вероятность воцарения однополярного мира культуры и культуры отнюдь не западной, так тщательно продвигаемой сегодня посредством вестернизации (глобализация по западному образцу), а культуры наиболее многочисленных народов планеты. Для остальных народов, в том числе и восточнославянских, если не будет найдена альтернатива депопуляции, велик шанс превратиться в планетарное меньшинство, а в таких условиях долгосрочное сохранение этих народов и их культур исключено. Такой альтернативой сегодня может выступать только естественное воспроизводство населения, позволяющее транслировать культуру от поколения к поколению.
При всей условности долгосрочных экстраполяционных прогнозов относительно численности белорусов, русских и украинцев, тем не менее, можно утверждать, что XXI век будет веком продолжающегося старения восточнославянских народов. Увеличение доли пожилых людей, при одновременном сокращении численности молодежи, меняет социально-психологический климат, усиливает атмосферу деструкции и увядания общества [11, с. 214]. Вкупе с общим сокращением численности белорусов, русских, украинцев, постарение значительно скажется на трудовой и экономической эффективности восточнославянских народов. Для экономики человек – это, в первую очередь, фактор производства, ресурс, меняющийся во времени как качественно, так и количественно. С уменьшением доли трудоспособного населения и одновременным увеличением доли лиц пенсионного возраста происходит сокращение человеческого капитала, занятого во всех сферах экономики. Пожилые люди, в целом, не могут быть основой эффективной инновационной экономики, так как они плохо воспринимают новшества, хуже осваивают передовые технологии [12, с. 102]. Сокращение трудовых ресурсов ведет к кризису трудоемких отраслей экономики, что в условиях еще незавершившегося перехода восточнославянских обществ от индустриального развития к постиндустриальному, негативно отразится на общей эффективности национальных экономик Беларуси, России и Украины.
Рост же численности пенсионеров, в свою очередь, сопряжен с неизбежным увеличением затрат на поддержание государственной пенсионной системы. В Республике Беларусь доля таких людей в населении страны составляет 14 %. На конец 2013 года в стране, по всем видам пенсий, зарегистрировано 2 537 332 пенсионеров [13]. В начале 2014 года на 1000 человек трудоспособного возраста приходилось 403 человека старше трудоспособного возраста [14]. В России в 2012 году на учете Пенсионного фонда находятся 40 573 000 человек [15] в Украине – 13 639 700 [16]. При таком росте количества пенсионеров сегодня в национальных правительствах все чаще и все отчетливей звучат инициативы, связанные с повышением пенсионного возраста. В перспективе пенсионная система может стать непосильной ношей для экономик восточнославянских государств.
В условиях сокращения человеческого капитала, национальные экономики суверенных восточнославянских государств в будущем все больше будут зависеть от притоков рабочей силы извне. В отсутствие четкого, реализуемого в краткосрочной перспективе механизма повышения рождаемости, иммиграция – единственный способ поддержания численности населения и эффективности экономики. Однако, позволяя решить количественную проблему, иммиграция порождает проблему качественную: иммиграция представителей дистантных культур ведет к изменению этнической структуры принимающего общества и кризису его культурной и цивилизационной идентичности. Особенность протекания миграционных процессов в современном мире состоит в том, что они не носят переселенческий характер, а связаны с пребыванием на определенной территории с целью заработка. Таким образом, изначальной причиной миграции, в большинстве случаев, выступает не социально-культурный фактор, а экономический. Отсюда нежелание трудовых иммигрантов адаптироваться к принимающей культуре. В пределах принимающего общества иммигранты образуют инокультурные диаспоры, замкнутые этнические общества. Все это способствует усилению социокультурной разобщенности с местным населением, в результате чего принимающее общество структурируется, теряет способность к сохранению своей собственной идентичности.
Переселение народов сопровождается столкновением и диффузией разных культур, религиозных и национальных традиций, которые дестабилизируют принимающее общество. Этнокультурные последствия миграции необходимо рассматривать, в первую очередь, в контексте взаимодействия дистантных культур. Массовое движение людей в масштабах всей планеты приводит к столкновению кардинально противоположных культурных систем и цивилизационных типов: коллективистских и индивидуалистских, традиционных и техногенных, западных и незападных, маскулинных и феминных и т.д. Мигранты приносят с собой свои, глубоко отличные от принимающего общества, зачастую несовместимые с ними культурные нормы, традиции, этические представления, свою религию, язык.
Стремление мигрантов сохранить свою культурную идентичность одновременно с игнорированием культурных ценностей принимающего общества ведет не просто к культурной разнородности, но и обладает значительным конфликтным потенциалом, как в принимающем обществе, выражающимся в распространении ксенофобии, шовинизма, дискриминации, национализма, мигрантофобий, межэтническому отчуждению, так и в среде мигрантов, заключающимся в различных формах сепарации, этнорадикализма, экстремизма, религиозного фундаментализма.
Иллюзии, относительно возможности культурной ассимиляции новоприбывших носителей иной культуры, были развеяны печальным опытом западных стран: сначала провал проекта культурной ассимиляции национальных меньшинств и мигрантов в европейских государствах, далее провал проекта мультикультурализма и аналогичных проектов «тигля» и «плавильного котла» в США. Как результат – переход к концепции «крупно нарезанного салата», где отчетливо проявляется все культурное разнообразие и противоречия разных этносов и культур, усиливается мозаичность принимающей культуры, основу которой начинают составлять разнообразные этносы, языки и религии. Комментируя провал полувекового опыта интеграции мигрантов в европейское общество, в 2010 году канцлер Германии Ангела Меркель заявила: «В начале 60-х годов наша страна пригласила иностранных рабочих в Германию, и теперь они здесь живут. Некоторое время мы обманывали себя, уверяли, что они у нас не останутся, когда-нибудь уедут домой. Но так не произошло. И, конечно же, наш подход состоял в мультикультурализме, в том, что мы будем жить рядом и ценить друг друга. Этот подход провалился, совершенно провалился» [17, c. 147]. Год спустя с похожим заявлением выступил британский премьер Д. Кэмерон, заявив, что политика государственного мультикультурализма и толерантности провалилась [18, c. 69].
В условиях депопуляции, миграция будет оставаться решающим вызовом, на который восточнославянским обществам предстоит найти ответ. Проблема интеграции мигрантов уже сегодня крайне остро стоит для Российского общества. В соответствии с официальной статистикой, в 2013 году из 482 241 мигрантов на долю белорусов и украинцев приходилось только 14 %, в то время как на республики Средней Азии – 47 % [19]. С целью минимизировать нежелательные этнокультурные последствия, вызванные иммиграцией представителей дистантных культур, суверенные восточнославянские государства заинтересованы в притоке мигрантов из так называемого нового зарубежья, которым они и являются друг для друга. Другими словами, белорусское государство заинтересовано в привлечении иммигрантов из России и Украины, Россия – из Беларуси и Украины и т.д. На теоретическом уровне такой подход наиболее полно раскрыт в концепции миграционного потенциала, разработанной в трудах российских демографов (Л.Л. Рыбаковский, Ж.А. Зайончковская, А.Г. Вишневский). Так, данной парадигме отвечает современная структура внешней миграции в Республике Беларусь: в 2013 году в Беларусь прибыло 13 895 человек, из которых почти 80% приехали из России и Украины [20]. Однако, если подобная практика и позволяет корректировать демографическую ситуацию в отдельном государстве (но никак не решать ее!), то в культурно-цивилизационном измерении такой подход малоэффективен и, более того, бессмысленен, так как приводит к простому перераспределению населения в рамках цивилизации, а не ведет к его, так необходимому, численному приращению. Эффективность такого перераспределения в рамках цивилизации может быть достигнута лишь при наличии ярко выраженного, демографически успешного государства-донора. В случае же с восточнославянской цивилизацией, чьи государства пребывают в активной депопуляции уже более 25 лет – такой подход неэффективен и не решает общецивилизационную демографическую проблему.
Особую угрозу в контексте перемещения населения составляет нелегальная миграция. Точных данных по числу нелегальных мигрантов в восточнославянских государствах нет. По данным Министерства внутренних дел Республики Беларусь за 2012 г., только за нарушение правил пребывания было привлечено к административной ответственности 14 500 иностранцев, что равняется числу легально прибывших мигрантов в республику за тот же период [21, c. 8]. В России, по различным оценкам, сегодня живут и трудятся от 5 до 15 миллионов нелегальных мигрантов [22, c. 7]. Широкое применение, в подавляющем большинстве, неквалифицированного труда таких мигрантов препятствует внедрению высоких технологий в производство: выгоднее использовать массовый малоквалифицированный труд, чем заниматься модернизацией и инвестициями в технологии. В таких условиях, переход к инновационной экономике невозможен. Еще одно последствие высокого уровня нелегальной миграции состоит в развитии различных форм теневой экономики: ввиду своего нелегального статуса и бесконтрольности труда таких мигрантов со стороны государства, они, так или иначе, становятся ее элементами. В первую очередь, это проявляется в неуплате нелегальными мигрантами и их работодателями налогов в государственный бюджет.
В целом, в современных условиях глобализации экономических процессов, для восточнославянских стран с невысоким демографическим потенциалом высок риск оказаться в роли сырьевых и индустриальных придатков развитых и бурно развивающихся экономик, обладающих значительными демографическими ресурсами [23, с. 65]. Для восточнославянской цивилизации таким вызовом в ближайшем будущем может оказаться Китай, который последние пятьдесят лет сочетает небывалый экономический подъем со стремительными темпами демографического развития. Более того, в соответствии со специальным анализом [24, с. 13], даже при прочих равных условиях (например, сопоставимым уровнем развития экономической сферы), из двух стран большей совокупной мощью будет обладать та страна, у которой больше демографический ресурс.
Угрозы военной безопасности в контексте современного демографического кризиса сегодня также являются серьезным вызовом для восточнославянских народов. Низкий уровень рождаемости неизбежно отражается на половозрастной структуре населения, в том числе и на динамике призывных контингентов. В условиях формирования армии по принципу всеобщей воинской обязанности (сегодня практикуется в большинстве стран бывшего СССР), нехватка юношей определенной возрастной группы (призывного возраста) ведет к недостаточной укомплектованности призывниками действующей армии. Нехватка призывников сегодня – это наглядный пример отложенного эффекта демографических явлений и процессов. Обвальное сокращение числа рождений в 1990-х годах отразилось в нехватке призывников сегодня. Еще более малочисленным призывникам 1999–2000 годов рождения (суммарный коэффициент рождаемости в эти годы составил 1,1) предстоит нести срочную службу в 2018 году. Таким образом, то, «какая у нас будет армия через 20 лет, предопределенно уже сейчас, здесь ничего никакими мерами изменить нельзя – эти мальчики уже родились» [25, с. 758]. Так, в России, при штатной численности военной армии в 1 миллион военнослужащих, на январь 2013 года их реальная численность составила 766 тысяч человек [26]. Сложная демографическая ситуация в восточнославянских обществах ставит под сомнение саму возможность дальнейшего существования армии, основанной на всеобщей воинской повинности и массовом призыве.
В регионах, где соприкасаются народы с различным уровнем рождаемости, демографический фактор может обладать значительным конфликтогенным потенциалом. Анализ «горячих точек» второй половины XX века [27, с. 49] фиксирует, что коэффициент рождаемости, по крайней мере у одной из сторон конфликта, очень высок (3,8-4,0 и выше), что позволяет предположить, что показатель рождаемости выступает одним из факторов усиления напряженности. Высокая рождаемость, как правило, усиливает агрессивность внешней и внутренней политики, диктует идеи строительства «великих» государств и служит питательной средой для внутренних и внешних межэтнических конфликтов [27, с. 47]. Азиатское приграничье России как раз является таким регионом, где соприкасаются народы с кардинально отличной направленностью развития демографических сфер, что, в перспективе, может способствовать усилению напряженности в регионе.
Масштабы территориальной локализации восточнославянской цивилизации не соизмеримы не только с численностью восточнославянских народов, но даже с современной численностью населения Беларуси, России и Украины. Так, являясь территориально наибольшим восточнославянским государством, Россия заселена крайне неравномерно. На Европейскую часть приходится около 80 % населения, а в Азиатской России, занимающей 75 % всей территории страны, проживает всего 22 % ее населения при плотности, сопоставимой с плотностью эпохи неолита – 2,5 человека на 1 кв. км. [28, с. 20] В то же время, Азиатская часть России – богатейшая кладовая природных ресурсов. По некоторым оценкам [29, с. 173] тут сосредоточено 42 % всех мировых запасов природных ресурсов. В условиях, с одной стороны, бескомпромиссной борьбы за природные ресурсы, с другой – продолжающейся депопуляции восточнославянских народов, освоение, заселение и защита громадных земель Дальнего Востока и Юга, в перспективе, представляется трудновыполнимой задачей. Еще в 2005 году эксперты ООН констатировали: «демографический потенциал Сибири и Дальнего Востока явно недостаточен для освоения расположенных здесь природных богатств и создания развитой, более или менее сплошной экономической и поселенческой структуры» [12, с. 102]. В XXI веке, вероятно, с новой силой буду звучать территориальные претензии наших, значительно более успешных в демографическом отношении, соседей. В современных условиях поляризации демографического потенциала разных стран и регионов, изменяется сам механизм территориальной экспансии: от «горячей» военной, к «холодной» демографической, выражающейся в постепенной ассимиляции коренного населения с дальнейшим «мирным» присоединением территории его проживания. Как показывает исторический опыт (Косово и Метохия), в условиях сокращения численности одних народов с одновременным увеличением численности других, государству становится очень сложно сохранить целостность своей территории.
Не менее проблематичная ситуация в условиях демографического кризиса обнаруживается в области научно-технического прогресса восточнославянских обществ. Основу такого прогресса составляет интеллектуальный потенциал народа, необходимость защиты которого находит отражение в концептуализации новых парадигм национальной безопасности. Рядом исследователей интеллектуальная безопасность выделяется как отдельный вид национальной безопасности [30, c. 20]. Развитие научно-технического прогресса и реализация его результатов идет «волнами» с интервалом примерно в 50 лет. От того, насколько прочно «заложен» фундамент «волны», будет зависеть дальнейшее развитие, результаты и всплеск «волны» в части приращения новых научных знаний и научно-технического прогресса в стране [8, c. 299]. В восточнославянских государствах «закладка» такого малодетного фундамента пришлась на конец 1980-х–начало 1990-х годов. Результат – не просто снижение количества абитуриентов в настоящем, но, по мере исчерпания «интеллектуального наследия» советского времени (учителя, педагоги, профессора, ученые и т.д.) и в условиях сокращения подпитки новыми поколениями, – в будущем упадок науки, образования и подрыв научно-технологической безопасности восточнославянских обществ. В целом, в условиях нехватки абитуриентов, по причине как общего снижения численности молодежи, так и изменения у них целевых установок, не обязательно направленных на получение высшего образования, рынок последнего начинает сокращаться, оставляя без работы значительную часть преподавателей вузов, тем самым, подрывая интеллектуальный потенциал общества.
Не меньший урон научно-технической безопасности оказывает «утечка умов» из восточнославянских обществ. Яркие примеры: физик А. Абрикосов, эмигрировал из России в 1991 году, в 2003 году получил Нобелевскую премию по физике. Математик В. Воеводский родился в Москве, в 2002 году получил медаль Филдса (в математике аналог Нобелевской премии), в настоящее время профессор института перспективных исследований в Принстоне, США. Подобные тенденции наблюдаются и в спорте высоких достижений. Так международный гроссмейстер, уроженка Бреста, А. Шаревич, неоднократная чемпионка Беларуси, с мая 2014 года представляет шахматную федерацию США. Это лишь наиболее наглядные частные случаи, за которыми стоит целая статистика «утечки умов» из восточнославянских обществ. Так, согласно Федеральной службе государственной статистики, в 2012 году из России выбыло 13 990 человек с высшим профессиональным образованием, 40 докторов наук и 194 кандидата наук [31]. Очевидно, что чем больше таких инициативных и талантливых людей покидают восточнославянские общества, считая, что их «туземная среда – не их среда, что их новые возможности – не для этого народа, а являются всего лишь личным взносом для вхождения в международный клуб избранных» [32, с. 25], тем больше сокращается интеллектуальный потенциал такого народа и он, в конечном итоге, оказывается на периферии мирового научного прогресса.
Информационная безопасность в контексте демографических процессов и явлений также оказывается под угрозой. Как и любой другой вид информации, демографическая информация – предмет манипуляции как внутри восточнославянских обществ, так и за их пределами. Спекуляция демографическими данными хорошо проявляется в политических и общественных дебатах, обещающих выход из кризиса, при этом полностью игнорируются какие-либо демографические реалии и закономерности. Зарубежные прогнозы и оценки относительно демографического развития восточнославянских народов могут использоваться с целью сформировать соответствующее общественное мнение и подорвать веру в будущее. Ненадежная или неточная информация, как, например, статистика нелегальной миграции, грозит неверной оценкой демографической ситуации в обществе, что негативно отражается на других сферах национальной безопасности.
Таким образом, кризис в демографической сфере восточнославянских народов не только предмет демографической безопасности. Современное состояние и направленность развития демографической сферы белорусов, русских и украинцев имеет целый ряд негативных проявлений в области поддержания культурной, экономической, научно-технологической, интеллектуальной, военной безопасности восточнославянских обществ. При этом, помимо опасности превратиться в планетарное меньшинство, лишенное какой-либо культурно-цивилизационной идентичности, опасности ассимиляции более многочисленными народами – все это, в одинаковой степени, является характерной для любого народа в стадии депопуляции опасностью, можно также выделить специфические, деструктивные именно для восточнославянских обществ, последствия, такие, как невозможность создания своего центра развития и силы, в перспективе, в условиях малолюдья, невозможность удержать обширные территории восточнославянской цивилизации.
На наш взгляд, наиболее уязвимой сферой национальной безопасности восточнославянских народов в контексте демографического кризиса, окажется культурная безопасность. Преодоление негативных последствий в других сферах национальной безопасности (экономическая, военная, научно-технологическая и т.д.) предполагает некий набор альтернативных, недемографических решений. Так, в сфере экономической безопасности сокращение человеческого капитала можно компенсировать повышением эффективности труда, сокращением призывных контингентов – переходом к профессиональной армии на контрактной основе и т.д. Культурная безопасность в условиях депопуляции таких реальных альтернатив не предполагает.
Общество может функционировать до тех пор, пока обладает определенной культурной идентичностью, задающей вектор его дальнейшего развития. Сегодня мы являемся свидетелями утраты многими народами их онтологической почвы, нравственных ориентиров. Как только начинает подтачиваться духовный и культурный стержни, служащие основополагающими скрепами цивилизации, можно говорить о начале ее заката [27, с. 3]. Упадок качественный усугубляется упадком количественным: чем меньше людей-носителей культуры, тем больше вероятность того, что она сгинет в жерновах глобализации. Только сохранение численности белорусов, русских и украинцев позволит сохранить восточнославянский культурно-цивилизационный порядок жизнеустройства.
Кубасов Е.А.
Актуальные проблемы современного социогуманитарного знания: сборник научных трудов по результатам работы городского межкафедрального теоретико-методологического и методического семинара / ГрГУ им. Я. Купалы; редкол.: Ч.С. Кирвель (гл. ред.) [и др.]. – Гродно: ГрГУ, 2014.
