В краткой формулировке сущность поставленной проблемы можно выразить так: «Кто является творцом истории?» В связи с этим в философии истории используются два близких, но далеко не тождественных понятия – субъект истории и движущие силы истории. Общим у них является реально оказываемое влияние на ход развития общества, а различным – степень осознанности этого влияния. Воздействие субъекта истории на исторический процесс осмысленно и осуществляется на основе осознания определенных интересов, постановки (чаще всего идеологически обоснованных) целей и задач. Движущие силы истории, хотя и способны к кардинальному изменению ситуации в обществе, ведомы либо бессознательными внутренними импульсами (вспомним слова А. С. Пушкина о русском бунте: «бессмысленный и беспощадный») либо становятся объектом манипуляций и средством для достижения целей, поставленных историческими субъектами. Данное различение субъекта исторического действия и движущих сил истории характерно как для марксистской философии, так и для некоторых других социальных теорий .
В литературе существует три обобщенных типа субъектов истории, которые подразделяются в зависимости от используемой стратегии социально-гуманитарного познания. Так, стратегии методологического индивидуализма соответствует «великая личность», «герой», лидер – иными словами, «творец истории». Стратегия методологического универсализма представлена народом и человечеством, а выражающая групповую специфику стратегия партикуляризма рассматривает в роли субъекта истории элиты, этнос, социальный институт и т.п.
Обратим внимание на следующие подходы к решению данной проблемы, ставшие наиболее популярными.
Первый их них связан с постановкой ставшего классическим вопроса о роли масс и великой личности в истории, и имеет два принципиальных решения, одно из которых в качестве субъекта – творца истории рассматривает великую личность (или личностей) – вождей, правителей, героев, лидеров на том основании, что именно их деяния и принятые ими решения меняют поступь истории и запечатлеваются в исторической памяти человечества. Такое решение вопроса имеет много сторонников и получило широкое распространение, в частности, среди мыслителей французского Просвещения XVIII в.
При решении проблемы великой личности в истории сложилось несколько конкурирующих теорий. Первую из них, мы вслед за польским социологом П. Штомпкой назовем «героическим детерминизмом» . Главное положение этой теории заключается в том, что история есть исключительно продукт деятельности великих личностей, «героев». Общетеоретическим основанием этого подхода являются принципы идеализма и волюнтаризма. Согласно идеализму, «идеи правят миром» (Вольтер), и поскольку их разрабатывают критически мыслящие личности, то они и являются детерминантами исторического процесса.
Классическая формулировка теории «героического детерминизма» дана в широко известной работе шотландского историка и философа Томаса Карлейля (1795-1881) «Герои, почитание героев и героическое в истории». «В каждой эпохе мировой истории мы обнаруживаем Великого человека, которого можно назвать его спасителем, той искрой, из которой разгорается пламя. История мира была биографией великих людей». Карлейль проводит скрупулезный анализ нескольких категорий героев. Среди них и те, кого уподобляют богам, кого рассматривают как наместников богов (пророки и священники), и поэты, писатели, правители. Таковы Магомет, Данте, Шекспир, Кромвель, Наполеон.
Последовательное применение этой теории сталкивается с серьезными трудностями. Главной из них является признание того бесспорного факта, что великие личности действовали в сложившемся социальном контексте, который определенным образом влиял на их деятельность. Если принять возражение, что данный социальный контекст есть наследие великих личностей, живших ранее, то вместо целостной картины общественной жизни мы получим раздробленную мозаику, состоящую из своеволия и капризов отдельных людей.
Второй, прямо противоположный подход утверждает предопределенность курса истории, движимой внутренними побудительными силами и заблокированной от воздействия людей, в том числе великих героев. Сторонники этой концепции провозглашают фатализм и рассматривают индивидов в качестве частиц, которых влекут за собой волны истории. В лучшем случае они являются носителями исторического процесса, воплощением истории, ее закономерностей, направлений и целей.
Одним из наиболее видных представителей данного подхода является немецкий философ Г.Гегель (1770-1831). Гегель убедительно показывает, что в ходе истории возникают противоречия между существующими порядками и появляющимися возможностями их изменить. Эти возможности содержат в себе некое всеобщее, т.е. нечто такое, что имеет огромное историческое значение. Но это всеобщее может быть первоначально реализовано лишь в деятельности отдельных индивидов, обладающих исключительными способностями и готовых к осуществлению всеобщего. И поэтому «историческими людьми, всемирно-историческими личностями являются те, в целях которых содержится такое всеобщее» .
Исторические личности появляются тогда, когда созревают необходимые условия для реализации значимых исторических проектов, имеющих всемирно-историческое значение. Но потребность в подобном проекте, как правило, еще не осознанна массами, и потому великие личности обладают блестящим умом и понимают глубинную тенденцию исторического процесса в данный момент. Тем самым они лучше постигают суть дела, нежели остальные люди. Таким образом, с точки зрения Гегеля, появление великих людей на исторической сцене необходимо и неизбежно, так как дальнейший прогресс общества становится невозможным из-за накопившихся противоречий между старым и новым. Великий человек разрешает эти противоречия и спасает всех от гибели. Гегель отмечает, что когда цель достигается, то великие люди «отпадают как пустая оболочка зерна. Они рано умирают, как Александр, их убивают, как Цезаря, или их ссылают, как Наполеона на остров св. Елены».
Согласно Гегелю и другим сторонникам социального фатализма, великие личности – это продукт исторических времен, они лучше других отвечают требованиям эпохи. Такие требования закономерны, обязательны, и на них непременно должен кто-то откликнуться. Дело не в какой-то конкретной личности, на ее месте может оказаться другая, которая в любом случае выполнит необходимую историческую роль.
Итак, существуют различные ответы на вопрос, насколько отдельный человек может повлиять на историю. Одни больше внимания обращают на историческую необходимость и ее роль в формировании великой личности, другие утверждают производность самой необходимости от воли великого человека. Но эти точки зрения не противоречат друг другу при условии их рассмотрения не абстрактно, а в конкретно-исторических ситуациях.
Прежде всего, следует подчеркнуть, что великая личность действительно может проявить себя только в особых исторических обстоятельствах. Выдающиеся люди должны найти «благодатную почву» для своих идей, открытий. Если это им удается, то они становятся способными вести за собой других и таким образом влиять на социальные процессы, изменять курс истории. Но если их идеи не соответствуют требованиям времени, не отвечают нуждам и чаяниям масс, то никакие уговоры или принуждение не помогут. Иными словами, никто не сможет сыграть исторической роли, если социальные обстоятельства этому не благоприятствуют.
Но чтобы стать великой личностью, разумеется, одних внешних условий недостаточно. Человек, желающий оставить яркий след в истории, должен обладать личными характеристиками, необходимыми для выполнения трудных и масштабных государственных задач. Обязательными качествами такой личности должны быть тонкий и проницательный ум, решительность, твердость в отстаивании убеждений, ответственность и, что очень важно, неразрывная духовная связь с народом, чьи нужды и чаяния она воплощает. Деятельность великого человека должна носить в целом конструктивный характер, но это не означает, что она должна всем нравиться и вызывать бесконечное одобрение. Без этих качеств человек не может стать великой личностью, если даже имеются соответствующие исторические условия и он оказался во главе процесса. Наоборот, бездарный руководитель может все погубить, развалить и оставить народ в нищете.
Человек, который свой личный талант и возможности поставит на службу своему народу, становится подлинно великой личностью. Он заслуживает не только благодарной памяти современников и потомков, но и признания и уважения со стороны идейных противников. Ярый роялист и сторонник Бурбонов, очень суровый критик и, можно сказать, враг Наполеона I Франсуа Рене де Шатобриан вот как характеризовал деятельность французского императора: «Бонапарт велик не своими словами, речами и писаниями, не любовью к свободе, о которой он всегда очень мало заботился и которую даже и не думал отстаивать; он велик тем, что создал стройное государство, свод законов, принятый во многих странах, судебные палаты, школы, мощную, действенную и умную систему управления, от которой мы не отказались и поныне; он велик тем, что возродил, просветил и благоустроил Италию; он велик тем, что вывел Францию из состояния хаоса и вернул ее к порядку, тем, что восстановил алтари, усмирил бешеных демагогов, надменных ученых, анархических литераторов, нечестивых вольтерьянцев, уличных говорунов, убийц, подвизавшихся в тюрьмах и на площадях…велик тем, что прославил свое имя и среди диких, и среди цивилизованных народов, тем, что превзошел всех завоевателей, каких знало человечество прежде, тем, что десять лет подряд творил чудеса, ныне с трудом поддающиеся объяснению» .
Подводя итог, можно утверждать, что подлинные исторические изменения возможны лишь при взаимодействии великой личности и народных масс. Никто в одиночку, лишь своими силами не в состоянии изменить историю. Великая личность должна быть способна подвигнуть к действию других людей, мобилизовать их или сопротивляться им, вести за собой, устрашать силой или характером, соблазнять идеями, увлекать эмоциями – короче, вытаскивать из рутины и застоя. Таким образом, человек, удовлетворяющий всем этим требованиям, может в полной мере считаться «великой личностью».
Другое решение вопроса связано с признанием народных масс в качестве субъекта и решающей силы общественного развития. Именно народ творит историю – такой вывод делается марксизмом. Более того, К. Маркс и Ф. Энгельс сформулировали закон возрастания роли народных масс в истории – «вместе с основательностью исторического действия будет, следовательно, расти и объем массы, делом которой оно является» . Аргументом в пользу такого признания обычно является то, что именно народ, во-первых, выступает главной производительной силой, создающей все материальные блага, необходимые для существования общества; во-вторых, представляет реальную социально-политическую силу, преобразующую общество; и, в-третьих, формирует народную духовную культуру, способствующую преемственности в развитии общества. Что же касается осознания собственных интересов и целей (именно это превращает движущую силу истории в ее субъекта), то, исходя из марксистской трактовки, здесь проявляется роль великой личности, которая, по словам Г. В. Плеханова, «видит дальше других и хочет сильнее других» . Она выдвигается народом, способствует осознанию им своих интересов и целей и организует массы для достижения последних.
Долгое время, вплоть до XVIII-XIX вв., за народом не признавалось самостоятельной роли в историческом творчестве, которое считалось результатом деятельности великих личностей. Переломным этапом стала Великая французская революция, наглядно продемонстрировавшая значение народных масс в истории. Однако и после нее излюбленными сюжетами исследователей долго оставались политика, дипломатия и право, т.е. сферы, в которых действуют представители высших социальных слоев. Только благодаря работам историков-романтиков Тьерри, Гизо и Минье статус субъекта общественной жизни приобрело третье сословие – «простолюдины», которых они отождествили с буржуа и противопоставили двум привилегированным сословиям – дворянству и клиру. Следующий шаг в реабилитации понятия народа сделал марксизм, однако противоречиво и не до конца. Дело в том, что с точки зрения марксистской философии и социологии, народ – это обязательно прогрессивная общность, как правило, занятая в материальном производстве. Однако народ способен не только к прогрессивным, но и к регрессивным действиям, а тем более не все представители народа ведут материально-производственную деятельность.
Исходя из этого дадим более развернутую характеристику народа. Каждый народ имеет несколько атрибутивных качеств, наличие и специфика которых конституирует его как культурную целостность. Во-первых, каждый народ имеет собственную историческую судьбу , выражающуюся во внутренней логике его развития, не могущей быть измененной отдельными индивидами или группами. Историческая судьба предполагает наличие сверхзадачи, трансцендентной цели, стремление к которой вносит смысл в существование данного народа. Например, реализация идеологемы «Москва – Третий Рим» может быть рассмотрена как важнейшее измерение исторической судьбы русского народа. Во-вторых, общая вера и национальная идея, духовно цементирующие народ. Продумывание национальной идеи особенно важно в кризисные, переломные эпохи, когда народ ищет новые пути развития. Именно тогда создаются манифесты национальной идеи, будь то «Речи к немецкой нации» Фихте или «Русская идея» В.Соловьева.
Третьим атрибутом народа является единство исторической памяти и исторической перспективы. Одновременное присутствие в историческом бытии народа прошлого и будущего, памяти и проекта является залогом восходящего устойчивого развития. Резюмируя сказанное, отметим, что при отсутствии какого-либо из рассмотренных атрибутивных качеств народ не сможет состояться, а с утратой одного из них даже состоявшийся народ распадается.
В советской и в значительной степени постсоветской философии, историографии, литературоведении сложилась устойчивая традиция рассматривать народ как решающую силу исторического прогресса. И на то есть веские основания. Во-первых, крупные сдвиги в технологическом укладе и в целом в материальном производстве подготавливались незаметными, исподволь накапливающимися изменениями в трудовой деятельности больших масс людей. Стремление каждого отдельного индивида (если это соответствует его интересам) повышать эффективность своего труда приводит к зримым трансформациям всей структуры общественного производства.
Во-вторых, весьма велика роль народных масс в сфере общественно-политической жизни. Господствующие классы в большей или меньшей степени вынуждены были учитывать отношение народа к своей политике. Это находит свое выражение в известных уступках требованиям трудящихся, на которые приходится время от времени идти господствующим классам под натиском масс. Так, каждая демократическая свобода либо учреждение, которыми по праву гордятся развитые страны Запада, появились в свое время под напором борьбы народных масс. Но особенно ощутима решающая роль народных масс в эпохи социальных революций. Такая оценка относится не только к позитивному, но и к негативному вкладу масс в революцию. Если, с одной стороны, кардинальное переустройство общества невозможно без активного вмешательства масс, то, с другой стороны, цена преобразований во многом определяется уровнем их культуры, который не всегда находится на должном уровне.
В-третьих, народ является подлинным творцом духовной культуры. Народ создает и хранит язык, в котором закрепляются неповторимые образы мира и человека, нравственные ценности и общественные идеалы. Народное искусство подготовило появление профессионального и по сей день питает его своими сюжетами, своей мудростью, своими изобразительными средствами. Произведение искусства, философии, науки лишь тогда приобретает подлинную культурную ценность, когда явно или опосредованно выражает чаяния народа, потребности его прогрессивного экономического, социального, нравственного и умственного развития.
Второй подход к решению проблемы субъекта и движущих сил истории отражен в концепции элитаризма (элитизма), оформившейся в конце XIX – начале ХХ в. и получившей широкое распространение в современном обществознании. В этой концепции, создателями и классическими представителями которой являются итальянские социологи В. Парето, Г. Моска и немецкий политический философ Р. Михельс, общество подразделяется на две неравные части, меньшую из которых составляет элита. Ее главный признак – способность к сознательному и реальному влиянию на общественную жизнь, поэтому она выступает в роли субъекта исторического развития общества. Причем формирование ее, как отмечает Р. Михельс, – естественный процесс, так как общество не может существовать без организации, а элита обеспечивает эту организацию, будучи сама структурированным меньшинством, которому масса вверяет свою судьбу.
Поскольку общество многообразно и в нем представлены различные сферы жизни, существуют такие виды элит, как политическая, экономическая, военная, культурная, церковная и т. д. Но так как в своей динамике общество изменяется и периодически возникают новые ситуации, в каждой его сфере занимают определенную нишу ждущие своего часа прихода к власти несколько элитарных групп. В частности, говоря о политической жизни общества, в которой обычно периоды стабильности и нестабильности чередуются, В. Парето выделяет два главных типа элит, последовательно сменяющих друг друга – «львов» и «лис». Для элиты «львов» характерен консерватизм и использование силовых методов управления, «лисы» же – мастера политических комбинаций и интриг, цель которых – достижение соглашения, консенсуса между противоборствующими силами. Поэтому в стабильной политической системе преобладают элиты «львов», а в неустойчивой требуются прагматически мыслящие и энергичные деятели, новаторы – «лисы».
Таким образом, в обществе происходит циркуляция элит, и даже революция, как отмечает В. Парето, – это лишь борьба элит, маскируемая под право говорить от имени народа. Аналогичную мысль высказал и Б. Шоу: «Революции никогда не помогали скинуть бревно тирании. Максимум, что они могли, – это переложить его с одного плеча на другое» . Следовательно, неэлита (масса) может выступать в роли движущей силы, но не субъекта истории.
Третий подход в решении поставленной проблемы связан с анализом феномена толпы (массы), негативное воздействие которой на общественные события просматривается на всем протяжении всемирной истории и являлось предметом обсуждения еще в Древней Греции (охлократия как власть толпы). Целенаправленное изучение этого феномена началось в XIX в. и было продолжено в XIX–ХХ вв. в работах Г. Тарда, Ф. Ницше, З. Фрейда, Х. Ортега-и-Гассета, Э. Канетти и других мыслителей, отмечавших такие особенности толпы, как восприимчивость к внушению, готовность к импульсивным действиям, возникновение стадного инстинкта, бездумное следование за лидерами и т. д. Очевидно, что рассматривать толпу (массу) в качестве субъекта истории также неправомерно.
Обоснование такой позиции можно найти в работах одного из зачинателей исследования феномена толпы (массы) Г. Лебона, отмечавшего, что «до сих пор самой определенной ролью масс было великое разрушение устаревших цивилизаций. Роль эта существует не с нынешнего дня. История указывает нам, что, как только нравственные силы, на которых покоилась цивилизация, теряют власть, дело окончательного разрушения завершается бессознательной и грубой толпой, справедливо называемой варварами. Цивилизации создавались и оберегались маленькой горстью интеллектуальной аристократии, никогда – толпой. Сила толпы направлена лишь к разрушению… Если здание какой-нибудь цивилизации подточено, то всегда толпа вызывает его падение. Тогда-то обнаруживается ее главная роль и на время философия численности является, по-видимому, единственной философией истории» .
Следует отметить, что рассмотренные подходы к проблеме субъекта истории характерны для т.н. субстанциальной версии философии истории, суть которой – в акценте на вопросе «кто и почему является субъектом (актором) истории?».
Однако в современной социальной философии и социологии получила распространение другая версия – реляционная, – для которой важным является не столько выяснение, кто выступает действующим лицом (актором) исторического процесса, а то, каким образом он действует. (В роли актора может выступать любой субъект).
Истоки этого подхода лежат в концепции массы как движущей силы истории, в которой масса (толпа) выступает объектом манипуляции, а потому не является творцом истории, и в которой растворяется индивид, утрачивая самостоятельность действий: «индивид распадается. Быть означает быть в деле; там, где ощущалась бы личность, деловитость была бы нарушена. Отдельный человек живет как сознание социального бытия. В пограничном случае он ощущает радость труда без ощущения своей самости; живет коллектив и то, что отдельному человеку казалось бы скучным, более того, невыносимым, в коллективе он свободно принимает как бы под властью иного импульса. Он мыслит свое бытие только как «мы» .
В дальнейшем реляционная версия интерпретации данной проблемы получила распространие в работах М. Фуко, П. Бурдье, Э. Гидденса, теоретиков структурализма. Э. Гидденс в связи с этим подчеркивал особую необходимость переосмысления в динамике общества дуализма «индивид – общество» как дуализма «агентность – структура». Для него важно то, что люди, как «агенты» своей общественной судьбы, делают историю и контролируют ее ход.
В этой связи возникает вопрос о возможности бессубъектной истории. Действительно, может сложиться представление о том, что в возникающем «сетевом обществе» постепенно происходит диффузия власти и ее концентрация у множества субъектов исторического действия. В частности, происходит расширение спектра субъектов социального действия за счет так называемых нетрадиционных общественных организаций и объединений – экологических, религиозных, феминистических, молодежных и др. Это мнение приобретает тем более фундированный характер в условиях глобализации, в которой приобретают особую отчетливость тенденции снижения роли национальных государств в общественной жизни и наоборот, возрастания роли надгосударственных объединений и транснациональных компаний. Эту ситуацию иногда истолковывают как свидетельство распада общества, имея в виду, прежде всего, национальные государства. Такой точки зрения придерживается, к примеру, Э. Гидденс.
Однако в современном историческом процессе, как и во всей прошлой истории, реальные субъекты истории никуда не исчезают. Являясь проводниками собственных интересов, они стремятся реализовать их, привлекая в роли исполнителей те социальные группы, которые традиционно считаются движущими силами истории, стремясь при этом не подчеркивать свое лидерство в истории.
Признание субъективного фактора в качестве важнейшей движущей силы общественного развития приводит к рассмотрению проблемы исторического выбора, осуществляемого социальными субъектами. Исторический выбор, будучи укорененным в глубинных пластах общественного бытия, диалектически связан с принципиальной многовариантностью социальной динамики. Развитие социума открыто, не запрограммировано, не подчинено действию каких-либо жестких закономерностей и однозначно не детерминировано ни каким-либо одним фактором, будь то политика или экономика, ни даже всей совокупностью факторов, имевших место в предшествующий период развития. Оно в каждый момент истории открыто для становления нового, в итоге чего развитие общества носит вероятностный характер, и его будущее творится «здесь и теперь». Из любой конкретной точки его бытия исходит не одна, а целый веер потенциально возможных направлений развития, степень вероятности утверждения и практической реализации которых в зависимости от обстоятельств может заметно изменяться.
В социальной жизни характер становления нового, как правило, жестко и однозначно не предопределен содержанием старого. Новое всегда является сложным сплавом традиционных и нетрадиционных элементов, его природа зависит главным образом от современных социальных и политических условий. Даже специфика отрицания старого, т.е. сама форма негации, ее глубина, степень деструктивности, неизбежно оказывают определенное влияние на тенденции развития нового, в известной мере задают направленность последующему процессу общественных изменений. Но главное то, что новое обладает способностью к самодетерминации: возникающая общественная система опирается не просто на ту конфигурацию социально-политических сил, которая была характерна для предшествующей системы, но творит соответствующие собственным потребностям социальные учреждения и организации, порождает адекватный социальный базис, который впоследствии становится ее действенной опорой. В результате свершившийся социальный выбор может привести к необратимым изменениям, на годы и даже многие десятилетия задать определенный вектор развитию общества. Факторы же, способствовавшие развитию истории по данному пути, могли быть, с точки зрения своей общественной значимости, относительно малозначащими, во многом случайными. Однако реализовавшись, они способны достаточно жестко определять движение общества в новом направлении. Следует отметить, что вероятность подобного развития общества многократно возрастает, если тот или иной проект его преобразования становится идеологической доктриной монопольно властвующей в обществе политической структуры.
Историческая действительность, таким образом, является в значительной мере пластичной, способной к различным переменам. В сущности, если не к истории в целом, то к миру конкретных событий понятия исторической закономерности и исторической необходимости надо применять весьма осторожно, с учетом «игры» случайностей и вариативности человеческих предпочтений. Нравится нам это или нет, но реальная история всегда будет являть собой одну из выбранных и реализованных людьми возможностей, причем далеко не всегда соответствующих оптимальному пути социального развития. Как свидетельствует исторический опыт, способностью к самодетерминации, обретению собственной, не вытекающей прямо из природы старого, логики развития обладает и тоталитаризм, сыгравший столь драматическую роль в истории XX века.
Отсюда, на наш взгляд, можно сделать следующий вывод: было бы неверно рассматривать историческую свободу людей исключительно как осознанную необходимость. Современный уровень социального познания требует осмысления исторической свободы как осознанной возможности, то есть как возможности исторического выбора из существующих в данной ситуации альтернативных путей развития, которые история всегда «имеет в запасе». Это значит, что люди обладают способностью преодолевать историческую инерцию и творить собственное будущее, осуществлять выбор этого будущего, исходя из спектра исторических альтернатив, имеющих различную степень вероятности реализации.
Благодаря такого рода особенностям развития социума, субъект истории имеет возможность прокладывать, отказавшись от следования исторической инерции, новые пути истории; он может действовать в соответствии с существующими тенденциями развития общества, либо направить свои усилия на изменения status quo. Такого рода возможность исторического субъекта обусловливает, как представляется, субъективную сторону существования альтернатив истории.
Тем самым истории внутренне присуща альтернативность. Это обусловлено реальным существованием в жизни социума различных противоборствующих политических, экономических и социальных структур, сил и тенденций разной направленности. Последнее обстоятельство позволяет придать исторической возможности (альтернативности) онтологический статус, идентифицировать ее как особую сферу реальности, признав ее укорененность в каждой точке социального пространства и в каждый момент социального времени.
Проблема альтернативности теснейшим образом сопряжена с вопросом о роли случая в историческом процессе. Следует отметить, что социальная система является весьма чувствительной к проявлению случайности. В период социальной неустойчивости, когда происходят радикальные изменения в развитии общества и рождаются новые структуры, когда меняется диспозиция социальных сил, даже малая случайность может возыметь радикальное значение для дальнейшей судьбы общества. То есть, в «точках бифуркации» (если прибегнуть к синергетической терминологии), кажущиеся несущественными случайности, могут привести к качественной перестройке системы, к коренному изменению траектории ее дальнейшего движения. В данной ситуации случайности выполняют роль импульса, способствующего появлению нового в процессе развития общества, а также расширяют диапазон возможных вариантов социального действия субъекта истории.
В напряженные периоды истории роль свободной воли отдельной личности или организованной социальной группы может стать доминирующим фактором общественного развития. В свою очередь, в спокойные периоды – время равновесного существования социальных систем, когда преобладают детерминистские связи и отношения, способные противостоять «опасностям века», исторические случайности рельефно себя не обнаруживают.
Идея нелинейности социальной среды как важнейшего условия ее самоорганизации позволяет по-новому понять исторический процесс как в эволюционном смысле (различие стран и народов в достигнутом уровне социального развития), так и в мультикультурном (принципиальное социокультурное разнообразие стран и народов, находящихся на примерно одинаковом эволюционном уровне развития). Она также дает возможность осмыслить социальную динамику как диалектически противоречивый, многомерный и, вместе с тем, целостный процесс, в рамках которого взаимодействуют различные по своему содержанию и направленности социальные импульсы, оказываются тесно связанными и обусловливающими существование друг друга различные сферы социума. Понимание общества как открытой, неоднородной и сложноорганизованной системы, развивающейся под влиянием разноплановых факторов и сил, показывает как невозможность существования единого идеального и универсального порядка «для всех времен и народов», так и несостоятельность интерпретации истории как иерархии высших и низших ступеней, как непреложного движения вперед.
Вместе с тем, как уже отмечалось, многофакторность, многовариантность, стохастичность в развитии общества совсем не означают, что в социальной жизни вообще отсутствуют причинно-следственные связи и что поэтому невозможно предвидеть дальнейший ход общественных событий. Конечно, можно согласиться с мнением, что случайность, стихийность или сознательная концентрация усилий людей в определенном направлении могут «сбить» общество с избранного пути развития, привести к сложным блужданиям в рамках спектра исторических альтернатив и возможностей. Но сам спектр возможностей и путей развития общества не безграничен. Ветвящиеся дороги общественной эволюции имеют конечное число, в определенной мере обусловлены прошлыми событиями и обстоятельствами, предшествующей исторической практикой.
Иначе говоря, логика истории диктуется долгосрочными факторами существования: природно-климатическими, геополитическими, цивилизационными, экономическими и пр. Она не так принудительна, как это представлялось сторонниками «непреложных исторических закономерностей», бывает на своих развилках максимально открытой для всевозможных социально-утопических экспериментов, но она, как свидетельствуют факты, вовсе небезобидна и может быть довольно мстительной. В последнем нас особенно убеждают трагические последствия радикальных рыночных реформ, развернутых в России и ряде других стран СНГ.
Под покровом так называемой событийной истории скрывается глубинное течение исторического времени, которое обычно поверхностный взгляд не замечает так же, как не замечает он движения Земли вокруг своей оси. Например, никакие усилия людей древних обществ эпохи «рычага и лопаты» не смогли бы превратить эти общества в индустриальные, поскольку для такого превращения необходим длительный ряд столетий вызревания объективных предпосылок. Иными словами, случайности могут весьма существенно влиять на социальный процесс, но влиять не произвольно, а в рамках определенного спектра исторических возможностей. Кроме того, следует подчеркнуть, что когда общественная система «выбирает» определенный путь развития, дальнейшая ее эволюция происходит в рамках детерминистского поля и в соответствии с детерминистскими законами. Следовательно, случайное и необходимое в жизни социума не исключают, а дополняют друг друга.
И еще одно замечание относительно роли субъективного фактора в истории: свободный, осознанный и ответственный выбор исторического пути развития общества способны сделать далеко не все участники исторического процесса. В отличие от «ведомых» движущих сил общественного развития, это удел субъектов истории – ее «творцов».
В литературе существует три обобщенных типа субъектов истории, которые подразделяются в зависимости от используемой стратегии социально-гуманитарного познания. Так, стратегии методологического индивидуализма соответствует «великая личность», «герой», лидер – иными словами, «творец истории». Стратегия методологического универсализма представлена народом и человечеством, а выражающая групповую специфику стратегия партикуляризма рассматривает в роли субъекта истории элиты, этнос, социальный институт и т.п.
Обратим внимание на следующие подходы к решению данной проблемы, ставшие наиболее популярными.
Первый их них связан с постановкой ставшего классическим вопроса о роли масс и великой личности в истории, и имеет два принципиальных решения, одно из которых в качестве субъекта – творца истории рассматривает великую личность (или личностей) – вождей, правителей, героев, лидеров на том основании, что именно их деяния и принятые ими решения меняют поступь истории и запечатлеваются в исторической памяти человечества. Такое решение вопроса имеет много сторонников и получило широкое распространение, в частности, среди мыслителей французского Просвещения XVIII в.
При решении проблемы великой личности в истории сложилось несколько конкурирующих теорий. Первую из них, мы вслед за польским социологом П. Штомпкой назовем «героическим детерминизмом» . Главное положение этой теории заключается в том, что история есть исключительно продукт деятельности великих личностей, «героев». Общетеоретическим основанием этого подхода являются принципы идеализма и волюнтаризма. Согласно идеализму, «идеи правят миром» (Вольтер), и поскольку их разрабатывают критически мыслящие личности, то они и являются детерминантами исторического процесса.
Классическая формулировка теории «героического детерминизма» дана в широко известной работе шотландского историка и философа Томаса Карлейля (1795-1881) «Герои, почитание героев и героическое в истории». «В каждой эпохе мировой истории мы обнаруживаем Великого человека, которого можно назвать его спасителем, той искрой, из которой разгорается пламя. История мира была биографией великих людей». Карлейль проводит скрупулезный анализ нескольких категорий героев. Среди них и те, кого уподобляют богам, кого рассматривают как наместников богов (пророки и священники), и поэты, писатели, правители. Таковы Магомет, Данте, Шекспир, Кромвель, Наполеон.
Последовательное применение этой теории сталкивается с серьезными трудностями. Главной из них является признание того бесспорного факта, что великие личности действовали в сложившемся социальном контексте, который определенным образом влиял на их деятельность. Если принять возражение, что данный социальный контекст есть наследие великих личностей, живших ранее, то вместо целостной картины общественной жизни мы получим раздробленную мозаику, состоящую из своеволия и капризов отдельных людей.
Второй, прямо противоположный подход утверждает предопределенность курса истории, движимой внутренними побудительными силами и заблокированной от воздействия людей, в том числе великих героев. Сторонники этой концепции провозглашают фатализм и рассматривают индивидов в качестве частиц, которых влекут за собой волны истории. В лучшем случае они являются носителями исторического процесса, воплощением истории, ее закономерностей, направлений и целей.
Одним из наиболее видных представителей данного подхода является немецкий философ Г.Гегель (1770-1831). Гегель убедительно показывает, что в ходе истории возникают противоречия между существующими порядками и появляющимися возможностями их изменить. Эти возможности содержат в себе некое всеобщее, т.е. нечто такое, что имеет огромное историческое значение. Но это всеобщее может быть первоначально реализовано лишь в деятельности отдельных индивидов, обладающих исключительными способностями и готовых к осуществлению всеобщего. И поэтому «историческими людьми, всемирно-историческими личностями являются те, в целях которых содержится такое всеобщее» .
Исторические личности появляются тогда, когда созревают необходимые условия для реализации значимых исторических проектов, имеющих всемирно-историческое значение. Но потребность в подобном проекте, как правило, еще не осознанна массами, и потому великие личности обладают блестящим умом и понимают глубинную тенденцию исторического процесса в данный момент. Тем самым они лучше постигают суть дела, нежели остальные люди. Таким образом, с точки зрения Гегеля, появление великих людей на исторической сцене необходимо и неизбежно, так как дальнейший прогресс общества становится невозможным из-за накопившихся противоречий между старым и новым. Великий человек разрешает эти противоречия и спасает всех от гибели. Гегель отмечает, что когда цель достигается, то великие люди «отпадают как пустая оболочка зерна. Они рано умирают, как Александр, их убивают, как Цезаря, или их ссылают, как Наполеона на остров св. Елены».
Согласно Гегелю и другим сторонникам социального фатализма, великие личности – это продукт исторических времен, они лучше других отвечают требованиям эпохи. Такие требования закономерны, обязательны, и на них непременно должен кто-то откликнуться. Дело не в какой-то конкретной личности, на ее месте может оказаться другая, которая в любом случае выполнит необходимую историческую роль.
Итак, существуют различные ответы на вопрос, насколько отдельный человек может повлиять на историю. Одни больше внимания обращают на историческую необходимость и ее роль в формировании великой личности, другие утверждают производность самой необходимости от воли великого человека. Но эти точки зрения не противоречат друг другу при условии их рассмотрения не абстрактно, а в конкретно-исторических ситуациях.
Прежде всего, следует подчеркнуть, что великая личность действительно может проявить себя только в особых исторических обстоятельствах. Выдающиеся люди должны найти «благодатную почву» для своих идей, открытий. Если это им удается, то они становятся способными вести за собой других и таким образом влиять на социальные процессы, изменять курс истории. Но если их идеи не соответствуют требованиям времени, не отвечают нуждам и чаяниям масс, то никакие уговоры или принуждение не помогут. Иными словами, никто не сможет сыграть исторической роли, если социальные обстоятельства этому не благоприятствуют.
Но чтобы стать великой личностью, разумеется, одних внешних условий недостаточно. Человек, желающий оставить яркий след в истории, должен обладать личными характеристиками, необходимыми для выполнения трудных и масштабных государственных задач. Обязательными качествами такой личности должны быть тонкий и проницательный ум, решительность, твердость в отстаивании убеждений, ответственность и, что очень важно, неразрывная духовная связь с народом, чьи нужды и чаяния она воплощает. Деятельность великого человека должна носить в целом конструктивный характер, но это не означает, что она должна всем нравиться и вызывать бесконечное одобрение. Без этих качеств человек не может стать великой личностью, если даже имеются соответствующие исторические условия и он оказался во главе процесса. Наоборот, бездарный руководитель может все погубить, развалить и оставить народ в нищете.
Человек, который свой личный талант и возможности поставит на службу своему народу, становится подлинно великой личностью. Он заслуживает не только благодарной памяти современников и потомков, но и признания и уважения со стороны идейных противников. Ярый роялист и сторонник Бурбонов, очень суровый критик и, можно сказать, враг Наполеона I Франсуа Рене де Шатобриан вот как характеризовал деятельность французского императора: «Бонапарт велик не своими словами, речами и писаниями, не любовью к свободе, о которой он всегда очень мало заботился и которую даже и не думал отстаивать; он велик тем, что создал стройное государство, свод законов, принятый во многих странах, судебные палаты, школы, мощную, действенную и умную систему управления, от которой мы не отказались и поныне; он велик тем, что возродил, просветил и благоустроил Италию; он велик тем, что вывел Францию из состояния хаоса и вернул ее к порядку, тем, что восстановил алтари, усмирил бешеных демагогов, надменных ученых, анархических литераторов, нечестивых вольтерьянцев, уличных говорунов, убийц, подвизавшихся в тюрьмах и на площадях…велик тем, что прославил свое имя и среди диких, и среди цивилизованных народов, тем, что превзошел всех завоевателей, каких знало человечество прежде, тем, что десять лет подряд творил чудеса, ныне с трудом поддающиеся объяснению» .
Подводя итог, можно утверждать, что подлинные исторические изменения возможны лишь при взаимодействии великой личности и народных масс. Никто в одиночку, лишь своими силами не в состоянии изменить историю. Великая личность должна быть способна подвигнуть к действию других людей, мобилизовать их или сопротивляться им, вести за собой, устрашать силой или характером, соблазнять идеями, увлекать эмоциями – короче, вытаскивать из рутины и застоя. Таким образом, человек, удовлетворяющий всем этим требованиям, может в полной мере считаться «великой личностью».
Другое решение вопроса связано с признанием народных масс в качестве субъекта и решающей силы общественного развития. Именно народ творит историю – такой вывод делается марксизмом. Более того, К. Маркс и Ф. Энгельс сформулировали закон возрастания роли народных масс в истории – «вместе с основательностью исторического действия будет, следовательно, расти и объем массы, делом которой оно является» . Аргументом в пользу такого признания обычно является то, что именно народ, во-первых, выступает главной производительной силой, создающей все материальные блага, необходимые для существования общества; во-вторых, представляет реальную социально-политическую силу, преобразующую общество; и, в-третьих, формирует народную духовную культуру, способствующую преемственности в развитии общества. Что же касается осознания собственных интересов и целей (именно это превращает движущую силу истории в ее субъекта), то, исходя из марксистской трактовки, здесь проявляется роль великой личности, которая, по словам Г. В. Плеханова, «видит дальше других и хочет сильнее других» . Она выдвигается народом, способствует осознанию им своих интересов и целей и организует массы для достижения последних.
Долгое время, вплоть до XVIII-XIX вв., за народом не признавалось самостоятельной роли в историческом творчестве, которое считалось результатом деятельности великих личностей. Переломным этапом стала Великая французская революция, наглядно продемонстрировавшая значение народных масс в истории. Однако и после нее излюбленными сюжетами исследователей долго оставались политика, дипломатия и право, т.е. сферы, в которых действуют представители высших социальных слоев. Только благодаря работам историков-романтиков Тьерри, Гизо и Минье статус субъекта общественной жизни приобрело третье сословие – «простолюдины», которых они отождествили с буржуа и противопоставили двум привилегированным сословиям – дворянству и клиру. Следующий шаг в реабилитации понятия народа сделал марксизм, однако противоречиво и не до конца. Дело в том, что с точки зрения марксистской философии и социологии, народ – это обязательно прогрессивная общность, как правило, занятая в материальном производстве. Однако народ способен не только к прогрессивным, но и к регрессивным действиям, а тем более не все представители народа ведут материально-производственную деятельность.
Исходя из этого дадим более развернутую характеристику народа. Каждый народ имеет несколько атрибутивных качеств, наличие и специфика которых конституирует его как культурную целостность. Во-первых, каждый народ имеет собственную историческую судьбу , выражающуюся во внутренней логике его развития, не могущей быть измененной отдельными индивидами или группами. Историческая судьба предполагает наличие сверхзадачи, трансцендентной цели, стремление к которой вносит смысл в существование данного народа. Например, реализация идеологемы «Москва – Третий Рим» может быть рассмотрена как важнейшее измерение исторической судьбы русского народа. Во-вторых, общая вера и национальная идея, духовно цементирующие народ. Продумывание национальной идеи особенно важно в кризисные, переломные эпохи, когда народ ищет новые пути развития. Именно тогда создаются манифесты национальной идеи, будь то «Речи к немецкой нации» Фихте или «Русская идея» В.Соловьева.
Третьим атрибутом народа является единство исторической памяти и исторической перспективы. Одновременное присутствие в историческом бытии народа прошлого и будущего, памяти и проекта является залогом восходящего устойчивого развития. Резюмируя сказанное, отметим, что при отсутствии какого-либо из рассмотренных атрибутивных качеств народ не сможет состояться, а с утратой одного из них даже состоявшийся народ распадается.
В советской и в значительной степени постсоветской философии, историографии, литературоведении сложилась устойчивая традиция рассматривать народ как решающую силу исторического прогресса. И на то есть веские основания. Во-первых, крупные сдвиги в технологическом укладе и в целом в материальном производстве подготавливались незаметными, исподволь накапливающимися изменениями в трудовой деятельности больших масс людей. Стремление каждого отдельного индивида (если это соответствует его интересам) повышать эффективность своего труда приводит к зримым трансформациям всей структуры общественного производства.
Во-вторых, весьма велика роль народных масс в сфере общественно-политической жизни. Господствующие классы в большей или меньшей степени вынуждены были учитывать отношение народа к своей политике. Это находит свое выражение в известных уступках требованиям трудящихся, на которые приходится время от времени идти господствующим классам под натиском масс. Так, каждая демократическая свобода либо учреждение, которыми по праву гордятся развитые страны Запада, появились в свое время под напором борьбы народных масс. Но особенно ощутима решающая роль народных масс в эпохи социальных революций. Такая оценка относится не только к позитивному, но и к негативному вкладу масс в революцию. Если, с одной стороны, кардинальное переустройство общества невозможно без активного вмешательства масс, то, с другой стороны, цена преобразований во многом определяется уровнем их культуры, который не всегда находится на должном уровне.
В-третьих, народ является подлинным творцом духовной культуры. Народ создает и хранит язык, в котором закрепляются неповторимые образы мира и человека, нравственные ценности и общественные идеалы. Народное искусство подготовило появление профессионального и по сей день питает его своими сюжетами, своей мудростью, своими изобразительными средствами. Произведение искусства, философии, науки лишь тогда приобретает подлинную культурную ценность, когда явно или опосредованно выражает чаяния народа, потребности его прогрессивного экономического, социального, нравственного и умственного развития.
Второй подход к решению проблемы субъекта и движущих сил истории отражен в концепции элитаризма (элитизма), оформившейся в конце XIX – начале ХХ в. и получившей широкое распространение в современном обществознании. В этой концепции, создателями и классическими представителями которой являются итальянские социологи В. Парето, Г. Моска и немецкий политический философ Р. Михельс, общество подразделяется на две неравные части, меньшую из которых составляет элита. Ее главный признак – способность к сознательному и реальному влиянию на общественную жизнь, поэтому она выступает в роли субъекта исторического развития общества. Причем формирование ее, как отмечает Р. Михельс, – естественный процесс, так как общество не может существовать без организации, а элита обеспечивает эту организацию, будучи сама структурированным меньшинством, которому масса вверяет свою судьбу.
Поскольку общество многообразно и в нем представлены различные сферы жизни, существуют такие виды элит, как политическая, экономическая, военная, культурная, церковная и т. д. Но так как в своей динамике общество изменяется и периодически возникают новые ситуации, в каждой его сфере занимают определенную нишу ждущие своего часа прихода к власти несколько элитарных групп. В частности, говоря о политической жизни общества, в которой обычно периоды стабильности и нестабильности чередуются, В. Парето выделяет два главных типа элит, последовательно сменяющих друг друга – «львов» и «лис». Для элиты «львов» характерен консерватизм и использование силовых методов управления, «лисы» же – мастера политических комбинаций и интриг, цель которых – достижение соглашения, консенсуса между противоборствующими силами. Поэтому в стабильной политической системе преобладают элиты «львов», а в неустойчивой требуются прагматически мыслящие и энергичные деятели, новаторы – «лисы».
Таким образом, в обществе происходит циркуляция элит, и даже революция, как отмечает В. Парето, – это лишь борьба элит, маскируемая под право говорить от имени народа. Аналогичную мысль высказал и Б. Шоу: «Революции никогда не помогали скинуть бревно тирании. Максимум, что они могли, – это переложить его с одного плеча на другое» . Следовательно, неэлита (масса) может выступать в роли движущей силы, но не субъекта истории.
Третий подход в решении поставленной проблемы связан с анализом феномена толпы (массы), негативное воздействие которой на общественные события просматривается на всем протяжении всемирной истории и являлось предметом обсуждения еще в Древней Греции (охлократия как власть толпы). Целенаправленное изучение этого феномена началось в XIX в. и было продолжено в XIX–ХХ вв. в работах Г. Тарда, Ф. Ницше, З. Фрейда, Х. Ортега-и-Гассета, Э. Канетти и других мыслителей, отмечавших такие особенности толпы, как восприимчивость к внушению, готовность к импульсивным действиям, возникновение стадного инстинкта, бездумное следование за лидерами и т. д. Очевидно, что рассматривать толпу (массу) в качестве субъекта истории также неправомерно.
Обоснование такой позиции можно найти в работах одного из зачинателей исследования феномена толпы (массы) Г. Лебона, отмечавшего, что «до сих пор самой определенной ролью масс было великое разрушение устаревших цивилизаций. Роль эта существует не с нынешнего дня. История указывает нам, что, как только нравственные силы, на которых покоилась цивилизация, теряют власть, дело окончательного разрушения завершается бессознательной и грубой толпой, справедливо называемой варварами. Цивилизации создавались и оберегались маленькой горстью интеллектуальной аристократии, никогда – толпой. Сила толпы направлена лишь к разрушению… Если здание какой-нибудь цивилизации подточено, то всегда толпа вызывает его падение. Тогда-то обнаруживается ее главная роль и на время философия численности является, по-видимому, единственной философией истории» .
Следует отметить, что рассмотренные подходы к проблеме субъекта истории характерны для т.н. субстанциальной версии философии истории, суть которой – в акценте на вопросе «кто и почему является субъектом (актором) истории?».
Однако в современной социальной философии и социологии получила распространение другая версия – реляционная, – для которой важным является не столько выяснение, кто выступает действующим лицом (актором) исторического процесса, а то, каким образом он действует. (В роли актора может выступать любой субъект).
Истоки этого подхода лежат в концепции массы как движущей силы истории, в которой масса (толпа) выступает объектом манипуляции, а потому не является творцом истории, и в которой растворяется индивид, утрачивая самостоятельность действий: «индивид распадается. Быть означает быть в деле; там, где ощущалась бы личность, деловитость была бы нарушена. Отдельный человек живет как сознание социального бытия. В пограничном случае он ощущает радость труда без ощущения своей самости; живет коллектив и то, что отдельному человеку казалось бы скучным, более того, невыносимым, в коллективе он свободно принимает как бы под властью иного импульса. Он мыслит свое бытие только как «мы» .
В дальнейшем реляционная версия интерпретации данной проблемы получила распространие в работах М. Фуко, П. Бурдье, Э. Гидденса, теоретиков структурализма. Э. Гидденс в связи с этим подчеркивал особую необходимость переосмысления в динамике общества дуализма «индивид – общество» как дуализма «агентность – структура». Для него важно то, что люди, как «агенты» своей общественной судьбы, делают историю и контролируют ее ход.
В этой связи возникает вопрос о возможности бессубъектной истории. Действительно, может сложиться представление о том, что в возникающем «сетевом обществе» постепенно происходит диффузия власти и ее концентрация у множества субъектов исторического действия. В частности, происходит расширение спектра субъектов социального действия за счет так называемых нетрадиционных общественных организаций и объединений – экологических, религиозных, феминистических, молодежных и др. Это мнение приобретает тем более фундированный характер в условиях глобализации, в которой приобретают особую отчетливость тенденции снижения роли национальных государств в общественной жизни и наоборот, возрастания роли надгосударственных объединений и транснациональных компаний. Эту ситуацию иногда истолковывают как свидетельство распада общества, имея в виду, прежде всего, национальные государства. Такой точки зрения придерживается, к примеру, Э. Гидденс.
Однако в современном историческом процессе, как и во всей прошлой истории, реальные субъекты истории никуда не исчезают. Являясь проводниками собственных интересов, они стремятся реализовать их, привлекая в роли исполнителей те социальные группы, которые традиционно считаются движущими силами истории, стремясь при этом не подчеркивать свое лидерство в истории.
Признание субъективного фактора в качестве важнейшей движущей силы общественного развития приводит к рассмотрению проблемы исторического выбора, осуществляемого социальными субъектами. Исторический выбор, будучи укорененным в глубинных пластах общественного бытия, диалектически связан с принципиальной многовариантностью социальной динамики. Развитие социума открыто, не запрограммировано, не подчинено действию каких-либо жестких закономерностей и однозначно не детерминировано ни каким-либо одним фактором, будь то политика или экономика, ни даже всей совокупностью факторов, имевших место в предшествующий период развития. Оно в каждый момент истории открыто для становления нового, в итоге чего развитие общества носит вероятностный характер, и его будущее творится «здесь и теперь». Из любой конкретной точки его бытия исходит не одна, а целый веер потенциально возможных направлений развития, степень вероятности утверждения и практической реализации которых в зависимости от обстоятельств может заметно изменяться.
В социальной жизни характер становления нового, как правило, жестко и однозначно не предопределен содержанием старого. Новое всегда является сложным сплавом традиционных и нетрадиционных элементов, его природа зависит главным образом от современных социальных и политических условий. Даже специфика отрицания старого, т.е. сама форма негации, ее глубина, степень деструктивности, неизбежно оказывают определенное влияние на тенденции развития нового, в известной мере задают направленность последующему процессу общественных изменений. Но главное то, что новое обладает способностью к самодетерминации: возникающая общественная система опирается не просто на ту конфигурацию социально-политических сил, которая была характерна для предшествующей системы, но творит соответствующие собственным потребностям социальные учреждения и организации, порождает адекватный социальный базис, который впоследствии становится ее действенной опорой. В результате свершившийся социальный выбор может привести к необратимым изменениям, на годы и даже многие десятилетия задать определенный вектор развитию общества. Факторы же, способствовавшие развитию истории по данному пути, могли быть, с точки зрения своей общественной значимости, относительно малозначащими, во многом случайными. Однако реализовавшись, они способны достаточно жестко определять движение общества в новом направлении. Следует отметить, что вероятность подобного развития общества многократно возрастает, если тот или иной проект его преобразования становится идеологической доктриной монопольно властвующей в обществе политической структуры.
Историческая действительность, таким образом, является в значительной мере пластичной, способной к различным переменам. В сущности, если не к истории в целом, то к миру конкретных событий понятия исторической закономерности и исторической необходимости надо применять весьма осторожно, с учетом «игры» случайностей и вариативности человеческих предпочтений. Нравится нам это или нет, но реальная история всегда будет являть собой одну из выбранных и реализованных людьми возможностей, причем далеко не всегда соответствующих оптимальному пути социального развития. Как свидетельствует исторический опыт, способностью к самодетерминации, обретению собственной, не вытекающей прямо из природы старого, логики развития обладает и тоталитаризм, сыгравший столь драматическую роль в истории XX века.
Отсюда, на наш взгляд, можно сделать следующий вывод: было бы неверно рассматривать историческую свободу людей исключительно как осознанную необходимость. Современный уровень социального познания требует осмысления исторической свободы как осознанной возможности, то есть как возможности исторического выбора из существующих в данной ситуации альтернативных путей развития, которые история всегда «имеет в запасе». Это значит, что люди обладают способностью преодолевать историческую инерцию и творить собственное будущее, осуществлять выбор этого будущего, исходя из спектра исторических альтернатив, имеющих различную степень вероятности реализации.
Благодаря такого рода особенностям развития социума, субъект истории имеет возможность прокладывать, отказавшись от следования исторической инерции, новые пути истории; он может действовать в соответствии с существующими тенденциями развития общества, либо направить свои усилия на изменения status quo. Такого рода возможность исторического субъекта обусловливает, как представляется, субъективную сторону существования альтернатив истории.
Тем самым истории внутренне присуща альтернативность. Это обусловлено реальным существованием в жизни социума различных противоборствующих политических, экономических и социальных структур, сил и тенденций разной направленности. Последнее обстоятельство позволяет придать исторической возможности (альтернативности) онтологический статус, идентифицировать ее как особую сферу реальности, признав ее укорененность в каждой точке социального пространства и в каждый момент социального времени.
Проблема альтернативности теснейшим образом сопряжена с вопросом о роли случая в историческом процессе. Следует отметить, что социальная система является весьма чувствительной к проявлению случайности. В период социальной неустойчивости, когда происходят радикальные изменения в развитии общества и рождаются новые структуры, когда меняется диспозиция социальных сил, даже малая случайность может возыметь радикальное значение для дальнейшей судьбы общества. То есть, в «точках бифуркации» (если прибегнуть к синергетической терминологии), кажущиеся несущественными случайности, могут привести к качественной перестройке системы, к коренному изменению траектории ее дальнейшего движения. В данной ситуации случайности выполняют роль импульса, способствующего появлению нового в процессе развития общества, а также расширяют диапазон возможных вариантов социального действия субъекта истории.
В напряженные периоды истории роль свободной воли отдельной личности или организованной социальной группы может стать доминирующим фактором общественного развития. В свою очередь, в спокойные периоды – время равновесного существования социальных систем, когда преобладают детерминистские связи и отношения, способные противостоять «опасностям века», исторические случайности рельефно себя не обнаруживают.
Идея нелинейности социальной среды как важнейшего условия ее самоорганизации позволяет по-новому понять исторический процесс как в эволюционном смысле (различие стран и народов в достигнутом уровне социального развития), так и в мультикультурном (принципиальное социокультурное разнообразие стран и народов, находящихся на примерно одинаковом эволюционном уровне развития). Она также дает возможность осмыслить социальную динамику как диалектически противоречивый, многомерный и, вместе с тем, целостный процесс, в рамках которого взаимодействуют различные по своему содержанию и направленности социальные импульсы, оказываются тесно связанными и обусловливающими существование друг друга различные сферы социума. Понимание общества как открытой, неоднородной и сложноорганизованной системы, развивающейся под влиянием разноплановых факторов и сил, показывает как невозможность существования единого идеального и универсального порядка «для всех времен и народов», так и несостоятельность интерпретации истории как иерархии высших и низших ступеней, как непреложного движения вперед.
Вместе с тем, как уже отмечалось, многофакторность, многовариантность, стохастичность в развитии общества совсем не означают, что в социальной жизни вообще отсутствуют причинно-следственные связи и что поэтому невозможно предвидеть дальнейший ход общественных событий. Конечно, можно согласиться с мнением, что случайность, стихийность или сознательная концентрация усилий людей в определенном направлении могут «сбить» общество с избранного пути развития, привести к сложным блужданиям в рамках спектра исторических альтернатив и возможностей. Но сам спектр возможностей и путей развития общества не безграничен. Ветвящиеся дороги общественной эволюции имеют конечное число, в определенной мере обусловлены прошлыми событиями и обстоятельствами, предшествующей исторической практикой.
Иначе говоря, логика истории диктуется долгосрочными факторами существования: природно-климатическими, геополитическими, цивилизационными, экономическими и пр. Она не так принудительна, как это представлялось сторонниками «непреложных исторических закономерностей», бывает на своих развилках максимально открытой для всевозможных социально-утопических экспериментов, но она, как свидетельствуют факты, вовсе небезобидна и может быть довольно мстительной. В последнем нас особенно убеждают трагические последствия радикальных рыночных реформ, развернутых в России и ряде других стран СНГ.
Под покровом так называемой событийной истории скрывается глубинное течение исторического времени, которое обычно поверхностный взгляд не замечает так же, как не замечает он движения Земли вокруг своей оси. Например, никакие усилия людей древних обществ эпохи «рычага и лопаты» не смогли бы превратить эти общества в индустриальные, поскольку для такого превращения необходим длительный ряд столетий вызревания объективных предпосылок. Иными словами, случайности могут весьма существенно влиять на социальный процесс, но влиять не произвольно, а в рамках определенного спектра исторических возможностей. Кроме того, следует подчеркнуть, что когда общественная система «выбирает» определенный путь развития, дальнейшая ее эволюция происходит в рамках детерминистского поля и в соответствии с детерминистскими законами. Следовательно, случайное и необходимое в жизни социума не исключают, а дополняют друг друга.
И еще одно замечание относительно роли субъективного фактора в истории: свободный, осознанный и ответственный выбор исторического пути развития общества способны сделать далеко не все участники исторического процесса. В отличие от «ведомых» движущих сил общественного развития, это удел субъектов истории – ее «творцов».
