Вопрос о политическом строе Великого Новгорода не обошел своим вниманием ни один крупный отечественный историк. Вместе с тем, оценка характера и направленности такого строя на практике почти всегда была обусловлена идейно-теоретической позицией самого историка, а так же его реакцией на социально-политическую ситуацию в современной ему России.
Рационализм Н.М.Карамзина, его неприятие социального насилия и убежденность в том, что самодержавие является наилучшей формой правления для России, несомненно, определили его отношение к новгородской республике. Развитие новгородской республики привело к середине XV века, по словам Карамзина, к тому, что «Новгород не имел ни твердого правления, ни ясной политической системы» [1, с. 428] и ликвидация новгородских вольностей Иваном III явилось благом для государства Российского. «Император Гальба сказал: – писал Карамзин, – «Я был бы достоин восстановить свободу Рима, если бы Рим мог пользоваться ею». «Историк русский, – продолжает Карамзин, – любя и человеческие и государственные добродетели, может сказать: «Иоанн был достоин сокрушить утлую вольность новгородскую, ибо хотел твердого блага всей России» [1, с. 489].
По сути дела, Карамзин негативно оценивал роль вечевого строя в истории Великого Новгорода. Он писал: «Несогласие в делах внутреннего правления, основанного на определениях веча или на общей воле граждан, естественным образом рождало… частые мятежи, бывающие главным злом свободы» [1, с. 333].
«История государства Российского» Н.М.Карамзина наполнена описанием разбоев новгородцев и их мятежей, направленных и против князей, и против посадников, и против московского митрополита, и против новгородского владыки [1, с. 127, 142, 143, 146, 253, 287, 341, 359]. Характерным примером новгородских бунтов, который приводит не только Н.М.Карамзин, но и С.М.Соловьев, и В.О.Ключевский, является следующий. Простой гражданин Стефан схватил боярина Данила Божина и с помощью народа сбросил его с моста. Данила не утонул, а спасшись, заточил Стефана в темницу. Узнав об этом, население Торговой стороны ударило в вечевой колокол, освободило Стефана, разграбило дом боярина, разграбило монастырь. Софийская сторона тоже вооружилась. Все старались занять Большой мост. Примирить народ удалось только архиепископу Симеону [1, с. 408; 7, с. 354 – 355; 3, с. 85 – 86].
Важнейшее значение Великого Новгорода в русской истории Карамзин видит в том, что призванием Рюрика было заложено основание российской монархии [1, с. 41 – 42]. «Новгород, – писал историк, – знаменит бывшею в нем колыбелью монархии» [1, с. 329].
Об отношении С.М.Соловьева к вечевой ориентации новгородцев свидетельствует описанное историком столкновение с ямью в 1228 году. Ямь начала опустошать новгородские владения. Новгородцы, услыхав об этом, поплыли по Волхову к Ладоге. Ладожане не стали дожидаться новгородцев и вступили в бой с ямью. К борьбе с ямью подключились и корелы. «Что же делали в это время новгородцы? – спрашивает Соловьев. – Они стояли на Неве да вече творили, хотели убить одного из своих, какого-то Судимира, да князь скрыл его в своей лодье, потом возвратились домой, ничего не сделавши» [6, с. 622].
Вместе с тем, Соловьев не усматривает изначально специфики в развитии Великого Новгорода. Даже в первой половине и середине XII века, по мнению историка, «мы не имеем права… резко выделять новгородский быт из быта других значительнейших русских городов. Как в других городах, так и в Новгороде вече является с неопределенным характером, неопределенными формами» [7, с. 27].
Обосновывая внутреннее органическое развитие исторического процесса, Соловьев стремился доказать, что особенности в быту Новгорода произошли не вследствие пожалования Ярослава, о котором говорится только в Степной книге, а «мало-помалу, вследствие известных исторических условий» [7, с. 32].
Благоприятными условиями для развития вечевого быта в Великом Новгороде Соловьев считает «частую смену князей и связанное с этим участие народа в решении важных вопросов, большую развитость народа вследствие торговой деятельности, наличие сильных фамилий, стремящихся к самостоятельному участию в правительственных делах, удаленность главной сцены политической жизни» [7, с. 28].
Определяя характер политического строя Великого Новгорода, Соловьев констатировал: «Богатый боярин, имевший средства платить многочисленным вечникам, мог отважиться на все… иногда целые улицы, целые концы враждовали друг с другом, стоя за то или другое лицо, за того или иного чиновника гражданского; сила решала спор» [8, с. 21].
Разделяя точку зрения С.М.Соловьева об исторической обусловленности становления самобытности новгородской жизни [2, с. 200 – 202; 3, 55 – 56, 64], В.О.Ключевский под воздействием позитивистской ориентации еще более усиливает внимание к социально-экономической основе новгородской политической жизни. Ключевский констатирует, что вече не имело законодательной инициативы, а «могло только отвечать на поставленный вопрос, отвечать простым да или нет» [3, с. 68]. Подготовительным и распорядительным учреждением, указывает историк, был Совет господ, который развился из древней боярской думы князя и городских старейшин; в Новгороде Совет господ состоял из княжеского наместника, посадника, тысяцкого, старост кончанских и сотских, старых посадников и тысяцких; в XV веке такой Совет насчитывал более 50 человек [3, с. 68 – 69]. Ключевский делает вывод, что «по характеру социально-политического строя Новгорода этот совет на деле … состоял из представителей высшего новгородского класса, имевшего могущественное экономическое влияние на весь город … часто и предрешал вносимые им на вече вопросы, проводя среди граждан подготовленные им самим ответы. В истории политической жизни Новгорода, – писал Ключевский, – боярский совет имел гораздо больше значения, чем вече, бывшее обыкновенно послушным его орудием» [3, с. 69].
Историк отмечает резкую разницу между политическим и социальным строем Новгорода: если «формы его политического быта носили демократический отпечаток: перед судом были равны лица всех свободных состояний; все свободные обыватели имели место и равные голоса на вече», то «значение каждого класса в новгородской политической жизни зависело от его экономического положения» [3, с. 79 – 80]. Ключевский заключает: «таким образом, новгородская социально-политическая лествица выстроилась соответственно имущественному неравенству состояний. Это соответствие отражалось и в сословно-юридических определениях. Боярство образовало правительственный класс, исключительно монопольно комплектовавший по выборам веча личный состав высшего управления… демократическое вече… ни разу, сколько известно, не дало посадничества ни купцу, ни смерду» [3, с. 80].
Отмечая, что на протяжении двух столетий – с конца XII до конца XIV века – посадники выбирались преимущественно из двух знатных фамилий – Михалчичей и Нездиничей, – историк усматривает в новгородской системе «признаки замкнутой правительственной олигархии» и констатирует, что «этот вольный город при демократических формах своего устройства стал аристократической республикой и местное общество … оставалось в руках немногих знатных фамилий богатых капиталистов» [3, с. 84 – 85]. В другом месте Ключевский называет новгородский порядок «поддельной, фиктивной демократией» [3, с. 92].
По своей же форме, по убеждению историка, вече имело анархический характер. Он говорил: «На вече по самому его составу не могло быть ни правильного обсуждения, ни правильного голосования. Решение составлялось на глаз, лучше сказать на слух, скорее на силе криков, чем по большинству голосов» [3, с. 65].
Таким образом, либеральные позиции и Соловьева, и Ключевского не только не изменили, но и углубили оценку социального характера новгородского политического строя. Принципиальное изменение таковой оценки проявилось у марксистских историков под влиянием учения о классовой борьбе как главной движущей силе прогрессивного исторического развития и решающей роли народных масс в этой борьбе. Так, М.Н.Покровский утверждал, что в Великом Новгороде «патриархальную аристократию сменила не олигархия крупных собственников, а демократия купцов и «черных людей» – мелких торговцев и ремесленников, плебеев, общностью своего плебейского миросозерцания роднившихся с крестьянством» [5, с. 106].
По сути дела, исходя из установки о решающей и самостоятельной роли народных масс в историческом процессе, видный советский историк И.Я.Фроянов так же стремился обосновать развитие демократической тенденции в политической жизни Великого Новгорода. Он утверждал, что «летописные данные, относящиеся к XI веку, рисуют вече как верховный демократический орган власти, развивающийся наряду с княжеской властью» [9, с. 165]. Он отмечал: «Подобно тому, как в далекие времена народные собрания не обходились без племенной знати, так и в Киевской Руси непременным их участником были высшие лица: князья, церковные иерархи, бояре, богатые купцы. Нередко они руководили вечевыми собраниями. Но руководить и господствовать не одно и то же. Поэтому наличие лидеров-руководителей … на вечевых сходках нельзя расценивать в качестве признака, указывающего на отсутствие свободного волеизъявления «вечников». Древнерусская знать не обладала необходимыми средствами для подчинения вече. Саботировать его решения она тоже была не в силах» [9, с. 165 – 166].
Противоположная точка зрения на характер новгородского политического строя, по существу, развивающая трактовку такого характера русской либеральной историографией ХIХ века, выразил в советской исторической науке наиболее крупный представитель новгородики В.Л.Янин.
В своих трудах он последовательно проводит мысль о том, что «вече фактически подчиненное боярскому правлению было существенной частью боярской республики. Сама идея защиты народных интересов, лежавшая в основе его возникновения, была извращена и преобразована в идею защиты боярской государственности. Именно такое вече бояре защищали от покушений со стороны князей» [10, с. 131]. По его мнению, участниками вече были не все свободные новгородцы, а только «вятшие» люди новгородского общества. Они отождествляются исключительно с боярством. «… Связывая «старейших», или «вятших» с боярством, мы в «меньших» должны видеть всю совокупность остальных слоев Новгорода, не располагавших правом участия в высшем государственном органе – посадничестве» [11, с. 85]. То есть вече предстает в его работах как аристократический орган власти, «будучи формой участия народа в государственном управлении он (вечевой строй – авт.) в тоже время противостоял народу, как одна из форм государственного строя, которые, оставаясь в полном распоряжении господствующей верхушки, могли казаться формами народоправства» [10, с. 4]. Показательно, что в одной из своих последних монографий, где историк, детально прослеживая эволюцию посадничества и боярского правления, практически не обращается к вопросу о вече и его роли, однозначно определяя Новгородскую республику как «боярскую, классовое орудие крупнейших землевладельцев, которые с момента создания собственных государственных органов с особой жадностью принялись расхищать фонд общинных земель, превращая его в феодальные вотчины, лишая свободы массы новгородского населения в деревне, и в городе, все более ужесточая формы его эксплуатации» [11, с. 4].
Вместе с тем, в сентябре 2007 года в своем интервью корреспонденту газеты «Известия» В.Л.Янин определенным образом корректирует свою позицию: «Не надо забывать, – говорит историк, – что в каждой эпохе своя демократия. И демократия всегда существует для какого-то круга людей, но не для всего общества. Первая-то демократия возникла при рабовладельческом строе в Древней Греции, так что вряд ли сулила всеобщее равноправие. Сегодня одна демократия для депутатов, другая – для олигархов, третья – для пенсионеров» [4]
С учетом такого понимания демократии, В.Л.Янин теперь полагает, что «расцвет демократии в Новгороде пришелся на XIV век, тогда город называли «господином» и «государем». В Новгороде велась активная политическая борьба, действовала многопартийная система» [4].
Однако, при дефиниции новгородской политической системы как демократической, нельзя забывать, что термин «демократия» применительно к Великому Новгороду соединялся в ХIХ веке с эпитетами: «олигархическая», «аристократическая», «поддельная», «фиктивная», «анархическая».
С.П. Рамазанов, И.Ю. Михайловский
Смена парадигм в историографии XIX – начала XXI вв.: сб. науч. ст. (к 60-летию профессора А.Н.Нечухрина) / Гр ГУ им. Я.Купалы; под общ. ред. Э.С.Ярмусика, Н.В.Козловской. – Гродно: ГрГУ, 2012.
