История человечества показала противоречивость человеческого духа, его взлеты и падения, утраты и обретения, трагизм и громадный потенциал. Распад СССР стал не только крупнейшей геополитической катастрофой в истории, но и духовной катастрофой, затронувшей все государства, входившие в его состав.
Со времени той катастрофы прошло более двадцати лет, но если в экономической сфере наблюдается постепенное улучшение ситуации, то общее состояние духовной жизни постсоветского общества последних лет выглядит очень тревожным.
Психоаналитическая интерпретация таких факторов, как численность жертв несчастных случаев, самоубийств, случайных отравлений алкоголем и ДТП, на постсоветском пространстве свидетельствуют, по крайней мере, о безразличном отношении к своей и к чужой жизни. Во многих государствах на постсоветском пространстве по-прежнему широко распространена практика криминальных «крыш», рейдерства, «черного риелторства», финансовых «пирамид», различных видов мошенничества и т.п. В некоторых странах организованная преступность фактически легализована, а половина их сограждан не чувствуют себя сколь-либо защищенными от криминала и коррупции. Общественное сознание криминализировано, публичная речь, в том числе в СМИ, изобилует ненормативной лексикой и блатным жаргоном; бомжи – непременный атрибут вокзалов, поездов, метро и т.п. Насилие в обществе принимает публичный характер, чему в немалой степени содействует Интернет, переполненный любительскими видеороликами, где в деталях показано, как ученики избивают своих учителей, пьяные матери выкидывают из окон своих младенцев, развязно-агрессивные юнцы демонстративно ведут себя самым хамским образом, а порой и способны убить за сделанное им замечание.
В совокупности приведенные данные выстраиваются в целостную картину, свидетельствующую о болезненном состоянии общества.
Поражают не только сами подобные явления, но и толерантность к ним, восприятие их как привычных, а не как из ряда вон выходящих, как нормы нашей жизни. Ежедневно сталкиваясь с вопиющими фактами беззакония и произвола, люди утрачивают остроту реакции на них, постепенно проникаются безразличием к происходящему. Так в обществе формируется терпимость к злу и смирение перед ним, что способствует его утверждению во все более жестоких формах.
Эти проблемы невозможно решить без тщательного анализа их истоков.
Советское общество, в процессе «перестройки», а затем и в рамках реформ постсоветских государств, постоянно испытывало моральные девиации и дефицит не столько социальных, экономических и политических, сколько нравственных ориентиров, ценностей и образцов поведения.
Нормой мышления политиков стало дистанцирование от моральных ценностей и ориентиров, которые в нем оказались вытеснены категориями экономического характера, такими, как экономический рост, размер ВВП, показатели инфляции и др. В подходах к решению основных проблем общества стал господствовать экономический детерминизм [1].
Распространившееся в начале реформ, основанное на «доктрине вульгарного либерализма», понимание свободы как несоблюдения любых правил и запретов, как разнузданность и безответственность, было охотно ассимилировано некоторыми слоями общества, прежде всего криминальными. В обществе провозглашались принципы абсолютной свободы, а ведь такая свобода приводит к высвобождению не только лучшего, но и худшего в человеке. «Что сделает из политической свободы человек, который не созрел для нее и переживает ее как разнуздание? – задавался вопросом И.А. Ильин и отвечал. – Он сам становится опаснейшим врагом чужой и общей свободы» [2]. Что и произошло на постсоветском пространстве в начале 1990-х.
Также существенную роль в нравственном разложении общества сыграли и реформы, авторы которых личную безнравственность обобщили в удобную им идеологему «ненужности морали» для рыночной экономики.
В начале 1990-х гг. активно продвигались в массовое сознание такие идеологемы , как «можно все, что не запрещено законом», «надо жить по закону, а не по совести», «главное деньги, и неважно какими путями они заработаны» и др., по существу, отрицающие всякую мораль.
Активно шла криминализация всей общественной жизни, включающая обилие кинофильмов про «хороших бандитов», популярность криминальной лексики («наезды», «разборки» и т.п.), ужесточение, «брутализацию» этой жизни, широкое распространение силовых схем разрешения спорных ситуаций, престижность подчеркнуто агрессивного поведения и т.д.
Росла привлекательность закрепляемых «амнистией прошлого» негативных образцов поведения, создаваемых наиболее «успешными людьми», которые сколотили свои состояния за счет нарушения законов и норм морали (неважно, что имярек в прошлом бандит, сейчас он – «респектабельный бизнесмен», а его прошлое не имеет значения) [3].
Упразднялись социальные институты морального контроля, в роли которых в советском обществе выступали партийная и комсомольская организации, товарищеские суды, народный контроль и т.д., которые при всех их общеизвестных недостатках выполняли очень важную социальную функцию – морального контроля. На смену советской гиперномии (сверхнормированности) пришла аномия – разрушение системы моральных норм и их рассогласование друг с другом.
Духовный кризис, охвативший постсоветские страны, в качестве одного из компонентов также содержал в себе кризис аксиосферы: кризис идеалов коммунизма и коммунистической идеологии. Вследствие этого из духовного пространства общественной жизни и из культуры в целом исчез унифицирующий, интегративный компонент. Под влиянием глобализационных процессов кризис системы ценностей в постсоветском обществе приобрел особую остроту, поскольку в деформированное ценностное пространство стремительно ворвались ценности западной массовой культуры, что значительно ускорило фрагментацию аксиосферы. Возникла сложная ситуация, когда в пространстве одной конкретной культуры одновременно начали функционировать диаметрально противоположные ценностные компоненты и координаты [5].
Кризисное состояние духовной сферы привело к разрушению практически всех прежних традиций, обеспечивающих сохранность коллективной памяти. В свою очередь, исчезновение такой памяти всегда сопровождается крайне негативными социально-психологическими последствиями: личность начинает чувствовать себя оторванной от своих корней, не связанной с предшествующими поколениями и их судьбой – происходит разрыв межпоколенческих уз. Неприятие общего прошлого дополняется утратой веры в общее будущее.
Последнее с особой отчетливостью проявляется в низкой рождаемости, которая в последние годы обозначается, в том числе и органами власти, в качестве одной из ключевых проблем.
Как показывают исследования, чисто экономические меры стимуляции рождаемости могут дать ее прирост в пределах 15–20 %, поскольку основное влияние на нежелание иметь детей оказывают неэкономические факторы. Среди них, как демонстрируют опросы, одно из первых мест занимает нежелание рожать их в такой стране, нравственное неблагополучие которой акцентируется респондентами. Демографические исследования показывают, что более двух третей причин депопуляции связаны с такими возникшими в постсоветский период социально-психологическими феноменами, как социальная депрессия, апатия и агрессия [4], одни из которых (например, массовая агрессивность) являются непосредственными проявлениями разрушения нравственности, другие – апатия, депрессия и др. – массовой психологической реакцией на ее разрушение. В частности, перманентное ощущение безнравственности, враждебности и агрессивности окружающей среды вызывает у человека стресс, апатию. Как следствие, падение нравов играет важную роль среди мотивов самоубийств, а также имеет прямое отношение к удручающей статистике наркомании, алкоголизма, несчастных случаев и др., являющихся основными проявлениями физического саморазрушения нашего общества.
Аналогичные закономерности прослеживаются и в истории, в частности, А.Б. Кузык на материале важнейших исторических циклов эволюции российского государства показывает, что каждому его политическому и экономическому подъему и спаду всегда предшествовал, соответственно, подъем или спад духовной жизни и нравственности [6].
Стоит отметить, что духовное состояние общества не сводится исключительно к соблюдению определенных этических норм и нравственности. Кроме них на социальные и экономические процессы оказывают существенное воздействие и такие факторы, как подъем (или подавленность) духовных сил и энергии народа, вызванные успехами (или неудачами) своей страны во внутреннем развитии и на международной арене.
Подъем вызывает понимание смысла жизни, укрепление в вере, стремление к улучшению жизни, осмысленному будущему и, наоборот, полная "безнадега" гнетет, что, кстати, улавливается в ходе социологических опросов, даже измеряется, отражается, например, индексом общественных ожиданий. Важно ощущение социальной справедливости (или несправедливости), защищенности личности от произвола. Социальные психологи фиксируют и такие закономерности, как снижение экономической и производственной активности в связи с нарастанием техногенных катастроф и аварий, пожаров, обрушений, сопровождаемых многочисленными жертвами.
В такой ситуации возникает ощущение опаснейшего шока, хаоса в стране, беспомощности руководителей, несостоятельности всей системы управления. А от этого у людей появляется чувство беспросветности, подавленности. Исчезает смысл собственной деятельности, пропадает стремление работать лучше, производительнее, соблюдать порядок и дисциплину. Индифферентное, а порой и совершенно безответственное отношение к делу стали широко распространенными явлениями.
Не удивительно, что после того, как частный успех неосмотрительно преподносился в качестве общенационального достижения, чуть ли не гордости за умелое руководство спортом чиновниками и подвиг самих спортсменов, даже поражение в каких-либо спортивных соревнованиях воспринимается как национальная трагедия и негативно отражается в настроении масс.
Духовная жизнь каждого человека в отдельности определяется, разумеется, не только общим социальным и духовным климатом. Важны его собственная система ценностей, оптимистическое (или пессимистическое) отношение к жизни и своему будущему, вера в фундаментальном смысле этого слова. Не менее значимы стремление к получению знаний и пользованию благами культуры, этические нормы, чувство долга, человеческая солидарность и толерантность, законопослушание, отношение к природе и общественному имуществу, к вызывающей расточительности и роскоши. Степень гражданственности и деловые качества человека тоже тесно связаны.
Бурную полемику вызвала книга Лоуренса Харрисона с выразительным названием: "Отсталость как состояние ума: случай Латинской Америки". Она способствовала расколу теоретиков на тех, кто стал придавать большое значение внеэкономическим факторам развития, и тем, кто отрицал их первостепенное значение. Думается, в заголовке этой книги точно схвачено нечто очень важное: состояние ума человека, нации, человечества, понимаемое как совокупность духовно-нравственных качеств, образованности и умения, гражданственности и ответственности, а вместе с тем – впитанных этим умом традиций, цивилизационных характеристик и представлений определяет чрезвычайно многое в судьбе социума любого масштаба.
Россия – яркий пример того, как эти элементы в разное время сочетались в многообразных формах. В прошлом веке и начале нынешнего она пережила столь глубокие перемены, такие общественные расколы и потрясения, глубокие шоковые состояния, что можно говорить о взрывах всей социальной материи, когда не только отрицались те или иные ценности, но утрачивались все ориентиры, все точки отсчета – понятия добра и зла, нравственного и безнравственного, героического и позорного. Происходило это неоднократно.
Ярким примером является тот духовный надлом, который произошел в российском обществе в результате отступления русской армии от Царь-града во время Русско-турецкой войны 1877–1878 годов. Несмотря на победу в войне, находясь в шаге от исполнения давней великой русской мессианской мечты о кресте на св. Софии, о проливах и о том, что Россия восстанет в полную величину, как Византия, взяв себе Константинополь, той мечты, что по сути являлась воплощением духа Российской Империи со времен Московского царства, Россия вынуждена была отступить под давлением западных держав.
Одержав военную победу, Россия потерпела духовное поражение. Настроение российского общества в связи с этими событиями очень точно выразил в свое время А.А. Блок. «А нам, читатель, не пристало считать коней и тур никак, с тобой нас нынче затесало в толпу глазеющих зевак, но, расходясь, все ждут чего-то...». В обществе воцарилось ощущение «безвременья». «Все окуталось смрадной паутиной; и тогда стало ясно, как из добрых и чистых нравов русской семьи выросла необъятная серая паучиха скуки.
Люди утратили понемногу, идя путями этой паучихи, сначала Бога, потом мир, наконец – самих себя. Как бы циркулем они стали вычерчивать какой-то механический круг собственной жизни, в котором разместились, теснясь и давя друг друга, все чувства, наклонности и привязанности. Этот заранее вычерченный круг стал зваться жизнью нормального человека. Круг разбухал и двигался на длинных тонких ножках; тогда постороннему наблюдателю становилось ясно, что это ползает паучиха, а в теле паучихи сидит заживо съеденный ею нормальный человек… Так мчится в бешеной истерике все, чем мы живем и в чем видим смысл своей жизни. Зажженные со всех концов, мы кружимся в воздухе, как несчастные маски, застигнутые врасплох мстительным шутом у Эдгара По. Но мы, дети своего века, боремся с этим головокружением. Какая-то дьявольская живучесть помогает нам гореть и не сгорать» [7].
Вот что такое удел жизни при духовном сломе общества. Это наша сегодняшняя действительность.
Несмотря на позитивные сдвиги последних лет, постсоветское общество по-прежнему «травмировано хаосом», а одной из его главных проблем является не дефицит свободы, в котором нас постоянно обвиняют с Запада, а прямо противоположное – дефицит контроля, прежде всего, контроля внутреннего – нравственного.
Данная ключевая потребность современного постсоветского общества преломляется в массовом сознании: подавляющее большинство наших сограждан, как демонстрируют опросы, выступает за ужесточение законов, нравственную цензуру СМИ (которую ее противники выдают за идеологическую, совершая умышленную подмену понятий) и другие формы нравственного контроля. Все это говорит о том, что в постсоветском обществе вызрела соответствующая потребность.
Разумеется, попытаться дать простой ответ на традиционный вопрос «Что делать?» применительно к нравственному состоянию нашего общества было бы абсурдно.
Очевидно и то, что декларативные призывы к возрождению морали и нравственности звучат как глас вопиющего в пустыне, а с учетом нигилизма значительной части нашей молодежи, приученной псевдолиберальными идеологемами «делать все наоборот» в отношении призывов старшего поколения, могут дать и прямо противоположный эффект. Тем не менее, ключевые направления возрождения нравственности можно наметить.
Во-первых, пересмотр понимания свободы, оставшегося в массовом сознании со времен «перестройки». Свобода предполагает ее разумные ограничения, вживленные в менталитет граждан, в терминах психологической науки, интериоризованных ими. Подобное понимание свободы, прописанное в трудах И. Канта, И.А. Ильина и других выдающихся мыслителей, следует вживлять в умы наших сограждан с помощью системы образования, которая с начала 1990-х гг. практически абстрагировалась от решения нравственных и воспитательных проблем.
Во-вторых, возрождение институтов морального контроля, которые в современном постсоветском обществе практически отсутствуют. Едва ли следует стремиться к созданию институтов, напоминающих советские партийные и комсомольские организации, однако и школы, и вузы, и общественные организации могли бы выполнять функции морального контроля, для чего им необходим мандат общества на их выполнение.
В-третьих, в условиях характерного для современного постсоветского общества дефицита внутренних – нравственных – регулятивов, следовало бы прибегнуть к их «экстернализации» путем придания моральным нормам статуса законов, пока нравственные нормы и принципы вновь не станут частью общей культуры.
В-четвертых, декриминализация общества и его бытовой культуры. Декриминализация массового сознания предполагает не только очищение лексики людей от блатного жаргона и т.п., но и радикальное изменение системы отношений между населением и правоохранительными органами, в том числе и отношения к их информированию о нарушениях закона, которое в нашей культуре, под очевидным влиянием криминального мира, квалифицируются как «доносы».
В-пятых, широкое привлечение ученых – социологов, психологов и др. – к разработке законов, которая у нас считается сферой компетентности лишь профессиональных юристов и вездесущих политиков. Законы – это не просто юридические нормы, а наиболее общие правила социального взаимодействия, которые должны разрабатываться и вводиться с учетом его социальных, психологических, экономических и прочих закономерностей, раскрываемых соответствующими науками.
А.А.Манько
