Черепица В.Н.
Русская культура на западных окраинах бывшей империи, хотя и ослабла после отпадения ее от единого духовного источника, но все-таки продолжала развиваться, питаясь соками давних традиций, деятельностью Православной Церкви, эмигрантских и других организаций, а также инициативой их подвижников. Среди последних было немало и уроженцев Беларуси. С именем одного из них – поэта, критика, переводчика, публициста и общественного деятеля Дорофея Дорофеевича Бохана–мне впервые довелось повстречаться в середине 1990-х годов на страницах выходившего в Варшаве православного периодического издания «Воскресное Чтение». Здесь в номерах 11 и 12-ом за 1931 год, была опубликована его замечательная статья «Ф.М.Достоевский и Рим», посвященная 50-летию кончины великого писателя. В ней Д.Д.Бохан проявил себя не только как глубокий знаток творчества Достоевского, но и как истинно верующий, православный человек. В своих размышлениях о природе религиозности писателя, автор приходит к такому неожиданному для читателей заключению:
«Достоевский-действительно, «жестокий талант», действительно страшный писатель! Он умеет заглядывать в такие глубины человеческой души, в такие страшные бездны, куда никто не заглядывал до него. «Легенду о Великом Инквизиторе» нет возможности читать спокойно, с ее выводами можно соглашаться или оспаривать их, но нельзя не признать, что она, в целом, является ярким синтезом пламеннейшей жажды религиозного, жажды внешнего света, жажды Бога, не находящей удовлетворения, а в учении Римской Церкви-видящей противоположное тому, что сделал Христос: Он отверг чудо, не обратил камней пустыни в хлебы – указав человечеству на хлеб небесный, Церковь же Римская поняла, что в глазах слабого и порочного человечества хлеб небесный не может сравниться с хлебом земным и по своему исправила дело Христа…»
Не претендуя на исключительность своего мнения о творчестве великого писателя, Д.Д.Бохан подчеркнул огромную актуальность этой темы в жизни русского общества в в следующем выводе: «Достоевский-несмотря на то, что о нем уже написана целая обширная литература, еще далеко не исследован и не объяснен. Религиозная проблема является одной из главных проблем, которых касался он в своих произведениях и характеристика религиозных воззрений великого писателя немыслима без исчерпывающего, и всестороннего комментария “Легенды о великом Инквизиторе». Комментарий В.В.Розанова–как уже было отмечено–черезчур произволен и «Легенда», как в сущности, и все произведения Достоевского, ждет еще своего Белинского. И может быть, юбилейная литература принесет разъяснения многих «загадок Достоевского», цель же настоящей статьи –напомнить православным читателям о том, как смотрел наш великий писатель на Римскую Церковь и на ее учение»[1].
Под статьей стояло указание на место и время издания статьи – «Вильно.1931». Последнее в сочетание с явно белорусской фамилией автора статьи (Бохан означает по-белорусски буханку хлеба) не могло не вызвать интереса к нему самому. Из статьи В.М.Конона, опубликованной в 1994 году, в «Энцыклапедый гiсторый Беларусi» (т.2,-с. 62) стало известно, что Д.Д.Бохан родился в 1878 году в Минске в семье военнослужащего. Учился в Полоцком кадетском корпусе и Константиновском артиллерийском училище. Служил в армии до 1908 года. В отставку вышел в чине штабс-капитана артиллерии, после чего жил в Минске. Первые публикации Д.Д.Бохана в печати появились в середине 1890-х годов. Он сотрудничал в таких изданиях как «Минские ведомости», «Северо-Западный край», «Голос провинции» и др. В 1897 году Бохан перевел на современный ему русский язык замечательный историко-литературный памятник древности «Слово о полку Игореве» и издал его под названием «Игорь, князь Северский. Древнерусская поэма». В 1902 году вышла в свет и быстро разошлась его книга «Минские предания», содержащая несколько поэм и повестей, а в 1905 году – сборник переводов на русский язык «Из польской поэзии». В 1911 году в Вильно была издана книга Д.Д.Бохана «Адам Мицкевич. Биографический очерк», в которую были включены и переводы его сонетов «Бахчисарайский фонтан» и «Развалины замка в Балаклаве». Его перу принадлежит также изданная в Вильно и биография Тараса Шевченко.
Диапазон творчества Бохана был чрезвычайно разнообразен. В белорусской периодике опубликованы его художественные произведения, очерки, фельетоны, литературно-критические статьи о русской, польской и белорусской литературе. Свои произведения подписывл различными псевдонимами-Минчанин, Серебрянский, Серебряный, Слижень, Додо, Дорофеев, Пешком-бегающий, Вова Крутиков и другими.
Что касается истории белорусской культуры и фольклора, то в своих публикациях на эту тему Бохан, по мнению В.М.Конона, чаще всего «не поднимался выше уровня газетчика –компилятора», а в годы ракции (1908-1914 годов) вообще «отошел от демократического движения». Оттенив таким образом консерватизм литератора, автор статьи в заключении отметил, что в начале 1919 года Бохан являлся сотрудником Наркомпроса БССР, а в первой половине 1920-х годов сотрудничал с виленской русской периодикой. Заканчивалась статья тремя словами–«дальнейшая судьба Д.Д.Бохана неизвестна»[2]. Не была приложена к статье и библиография трудов литератора.
К этому времени у меня накопилось уже немало информации об активной деятельности Д.Д.Бохана во главе Литературно-Артистической и Религиозно-Философской Секции (ЛАС) и Религиозно – философского кружка (РФК0 при Виленском Русском Обществе, о его связях с деятелями русской культуры в Западной Белоруси. Основным источником в этом направлении стала подшивка виленской газеты «Русское слово» за 1938 год активным автором которой был литератор[3]. Среди самых разнообразных публикаций Бохана, а также информации о нем, особый интерес вызвала в газете его статья, посвященная творчеству Владимира Ефимовича Гущика, озаглавленная «Певец русскости и русской души» посвященная одному из сборников рассказов данного автора под названием “Забытая тропа» (Берлин, 1938)
Следует признаться, что до этого о Гущике и его произведениях я практически ничего не знал, но сам план статьи Бохана, следующий в традициях того времени сразу же за заголовком статьи [«Глубокие корни его (Гущика.-В.Ч.) русскости. Кристально-чистый русский язык. Любовь к животным. Ужасы революции и гражданской войны. Дети и природа».], да и все ее содержание говорили не только о высоком уровне понимания литературно-художественных и общественно-политических качеств рецензирующего произведения, но и о ценностных подходах к литературе и жизни самого рецензента. Его преклонение перед русскостью и литературностью дарованием Гущика удивительно свидетельствовало о близости идейных позиций двух литераторов. Сделав выписки из статьи-рецензии Д.Д.Бохана, я как бы сжился с мыслью о том, что и о нем и о Гущике я со временем еще что-то интересное узнаю. Так оно вскоре и случилось, благодаря работам П.Лавринца о русских литераторах XIX-первой половине XX века. В его очерках о жизни и деятельности Д.Д.Бохана был найден ряд новых фактов из биографии писателя. Автор, в частности, указал и на причины переезда литератора в Вильно. Будучи сотрудником Норкомпроса БССР, он многократно выступал с лекциями на литературные темы, имевшие актуальные общественно-политическое звучание. Так, в одном из них «Мечты и действительность в русской и польской литературе» - он сопоставлял «мечты польского мессианства и русского славянофильства, «действительность» свободной Польши и разделенной России». В марте 1920 года он выступил в одной из гимназий с докладом о декаденстве и футуризме – «Упадок искусства и приход хама». Ужесточение режима, репрессии со сторон советской власти, жертвами которых становились коллеги и друзья, арест его самого, вынудили Бохана в декабре того же года бежать с семьей из Смоленска через польскую границу в Вильно.
Здесь литератор принимал активное участие в деятельности русских общественно-политических и культурно-просветительских организаций, интенсивно сотрудничал в местных изданиях «Виленское утро», «Наша жизнь», «Наше время», «Русское слово», был редактором и издателем газеты «Искра» и русско-белорусско-украинского журнала «Народная нива», редактировал литературно-художественный ежемесячник «Утес». Немало писал Д.Д.Бохан и в русские варшавские издания («Воскрестное Чтение», «Молва» и др.).
В своих стихотворениях, повестях очерках рецензиях и публичных выступлениях Д.Д.Бохан пропагандировал и отстаивал основополагающие ценности русской культуры, писал о классической (Пушкин, Гоголь, Тургенев, Чехов) и современной русской литературе зарубежья (Бунин, Зайцев, Алданов, Куприн) и СССР, о культурной и общественной жизни русской эмиграции, много внимания уделял чистоте русского языка. Поднимал литератор и спорные вопросы академического уровня, включая идею особого всемирно-исторического призвания России в свете позднего славянофильства (Н.Я.Данилевский, К.Н.Леонтьев). Его живо интерисовало творчество философа Н.А.Бердяева, труды А.Т.Аверченко и В.И.Немировича-Данченко.
Откликаясь на новости советской литературной жизни, а так же на выход в свет произведений Н.Асеева, И.Бабеля, А.Толстого и Н.Тихонова Бохан критиковал культурную политику в СССР. Особенно сильное негодование вызывало у него верноподданиическое славословие Союза советских писателей в адрес партии и правительства и их вождей. Он полемизировал с тенденциозными истолкованиями советскими литературоведениями творчества ряда русских классиков как выражения интересов трудящихся классов, обращающими писателей в чуть ли не в предшественников и союзников большевиков, осуждал авангардистские искания в творчестве, отождествляя их с рискованными социальными экспериментами.
Большое место в литературно-критических работах Д.Д.Бохана занимала польская проблематика. О польской литературе он читал публичные лекции, много переводил польских поэтов самых различных эпох, направлений и масштабов дарований. Интересовало его также белорусская, литовская и чешские поэзия. Литературную стезю в жизни избрала для себя и дочь Бохана София Бохан-Савинкова (1900-1939)-выпускница Минской гимназии и Карлова университета в Праге [4].
В поле зрения виленского литератора Д.Д.Бохана были не только Париж, Берлин и Харбин как наиболее крупные центры русской культурной эмиграции. Ему были также хорошо известны и произведения русских эмигрантов – литераторов в Прибалтике. Особенно ему было близко творчество Владимира Гущика, лучшего русского прозаика межвоенной Эстонии. Вот что писал Бохан о нем в вышеупомянутой статье в виленской газете «Русское слово»: «Писать о творчестве Владимира Ефимовича Гущика весьма трудно. Прежде всего потому, что он живет в провинции: не в Париже где, как известно, засел самый цвет русской эмиграции, смотрящий с пренебрежением на какую-нибудь Прагу, либо Варшаву, а чтоже сказать о Ревеле-Таллине, столице Эстонии, которую Игорь Северянин так любовно называет в стихах своих «милая Эсти»… Но вот перед нашими глазами проходит один за другим сборники рассказов этого талантливого писателя, и каждый говорит об одном: живой, далекой России, о русской жизни, о русской душе, русской природе, русских людях. Эту жизнь Гущик знает бесподобно, и эмигрантное существование не повлияло разгающе на его воображение, на его художественное творчество. Он является прямой противоположностью покойному А.И.Куприну: оторванный от русской почвы знаменитый писатель увидал заграницею и нашел в себе силы только на то, чтобы уехать умереть в Россию… У В.Е.Гущика с каждым новым его томом русская жизнь предстает все ярче и красочнее. Писатель тверд в своей русскости, он пропитан ею; его русскость – не поддельная полихрония, а самая настоящая, самая подлинная, от земли, от народа русского заимствованная.
Какой поэт на эмиграции осмелится в стихах употребить слово «пухляк»? Или: «еж животное умное и к человеку приручительное», или заглавие рассказа: «Смехун», или словечки: «чушикание», «таежная синь», «тилигентная парша» и т.д. Следует отметить еще одну черту, характерную для В.Е.Гущика, писателя наблюдательного и большого художника, у него все герои говорят не общелитературным, а своим собственным языком… Хорошую, красивую, традицию и глубоко поучительную высокохудожественную книгу рассказов написал В.Е.Гущик[5].
Принадлежала к традиционной русской культуре, Д.Д.Бохан постоянно испытывал острое чувство ностольгии к ушедшей России, которое прорывалось не только в статье о Гущике, но и в других его работах, включая стихотворение “Наш праздник» (1929), написанное к очередному пушкинскому юбилею:
Порою, вечером, с тоской невыразимой,
В убогой комнатке над книгой я склонюсь.
Но не могу читать я повести любимой - И с силой предо мной встает неотразимой Далекий, милый край - моя родная Русь.
Она еще жива... Но смерть над ней витает,
Там не звучат святынь родных колокола...
Души святой порыв - там дикий смех встречает,
И все, что там живет - лишь тихо умирает,
И всюду скорбь и всюду - смерти мгла.
Прошло уж десять лет. А сколько ждать должны мы,
И силы нет былой... А что волос седых!
Но в эти скорби дни, судьбой своей гонимы,
Мы, русские, везде: лишь Господом хранимы,
Любимы братьями, врагами лишь терпимы,
Мы - граждане земли... И нет для нас чужих.
Мы здесь - хранители культуры стародавней,
На алтарях святых поддерживаем знич.
Тем выше наша роль - чем гаже и бесславней Роль утеснителей на Родине, чем явней Все их насилия, чем громче черни клич.
Сегодня - праздник наш. Пусть видят все народы,
Что мы - едины все; что жизнь в сердцах у нас,
Что образ Родины горел все эти годы;
Что светоч Истины, и Счастья, и Свободы Мы принесем туда - когда пробьет наш час!
После вступления в 1939 г. в Вильнюсский край советских войск Д.Д.Бохан был арестован органами НКВД. Однако ему удалось освободиться и попасть в польскую армию генерала Владислава Андерса, созданную при поддержке Великобритании. Сражаясь в ее рядах, Д.Бохан погиб в 1942 г. на Ближнем Востоке[6].
Что касается самого В.Е.Гущика то узнать о его жизни и творчестве мне удалось лишь спустя десятилетия из аналитического обзора С.Исакова.
В нем сказано, что Гущик родился в 1892 году в Стрельне под Петербургом. Он был сыном Ефима Викентьевича Гущика, георгиевского кавалера, в свое время бессменного ординарца «белого генерала» М.Д.Скобелева. Отец будущего писателя заведовал в эти годы хозяйственной частью Музея Императора Александра III (ныне Русский музей). Впоследствии В.Е.Гущик познакомил А.И.Куприна со своим отцом, и тот очень заинтересовался рассказами Ефима Викентьевича о собственной жизни и о Скобелеве. Эти рассказы известный писатель использовал в своей повести эмигрантской поры «Однорукий комендант», где старик Гущик выведен под именем Ефима Андреевича Лещика. Следует заметить, что белорусское звучание обеих фамилий вполне очевидно. Не найдена в исследовании С.Исакова сведений о родовых корнях Ефима Гущика, я прибег к самому простому приему для выяснения белорусского происхождения этого рода. Взял телефонный справочник «Контакт! Гродно 2002/2003», нашел в нем несколько абонентов по фамилии Гущик и связался с первым из ответившихся мне. Им оказался Леонид Николаевич Гущик-человек судя по голосу уже немолодой. Назвав себя и объяснив мотивы моего интереса к фамилии Гущик, я спросил Леонида Николаевича о его родовых, корнях, а также слышал ли он, знает ли что-нибудь о писателе-однофамильце. Ответ первого из ответивших мне Гущиков был следующим: «Честно скажу, я никогда этим не интересовался, одно знаю, что мой покойный отец был родом с деревни Новоселки Брестской области. Какого района не помню. А еще он говорил, что когда-то кто-то из Гущиков был в большом начальстве. Больше ничего сказать не могу». «Поблагодарив Леонида Николаевича за сказанное, я не стал беспокоить других гродненских Гущиков, полагая что услышанного вполне достаточно для определения белорусского происхождения этой фамилии, надеясь со временем получить еще и документальное подтверждение этому.
В рассказах старика Гущика Куприну «белорусского» я также ничего не нашел, однако обратил внимание на эпизод, характеризующий не только «белого генерала», но и его ближайшее окружение в период подготовки ко второму штурму турецкой крепости Плевна. «Штаб хотел приурочить его к тезоименитству государя Александра Николаевича, вроде как бы именного пирога, чтобы поднести взятую Плевну на серебряном блюдце, а Скобелев был против («Рано, не время»). Понятно, его не послушались… Очень бранился по этому поводу он у себя в ставке «Такие слова говорил, что и теперь неловко повторить. Это все очень явственно мы оба слышали-я, его бессменный ординарец, да еще Круковский, архиплут, великий лентяй, грубиян и каналье-знаменитый денщик Скобелева. Понять я никогда не мог, за что Михаил Дмитриевич держит у себя такую бестию, за какие качества?»
Впрочем эти качества рассказчик сам назвал ниже при описании поведения генерала и его денщика после неудавшегося и второго штурма Плевны: «Видел я генерала, когда он вернулся в ставку. Страшно было глядетью. Так осунулся, что только нос огромный и глаза, страшные, как у сумасшедшего. Не говорил-лаял. Стал за домом умываться. Круковский ему на руки сливал из кувшина, а рядом стоял один пехотный полковой командир, очень храбрый полковник. Скобелев его чтил и любил. Разговаривали. Вдруг Скобелев как всплеснет руками, как бросится ничком и давай кататься по земле и по грязи: «Предатели, кричит, продажные души губят огромную Россию!» Я заплакал. Но тут Круковский-отчаянный человек он был – подошел он к Скобелеву и стал грубо под руку поднимать: «Одумайтесь, говорит, ваше превосходительство, люди ведь кругом, смотрят, слушают, срам-то какой! Пожалуйте в комнаты». Успокоил![7]. Сразу же после этого фрагмента подумалось и о белорусскости Круповского, ибо людей с такой фамилией на Гродненщине и Брестчине не меньше, чем Гущиков.
Кстати, в личных воспоминаниях Василия Немировича Данченко о М.Д.Скобелеве также неоднократно упоминаются адъютант генерала подполковник Баранок (также белорус) и уже упомянутые денщик и ординарец. О старшем Гущике в этих воспоминаниях я нашел такие строки: «Больше всего Скобелев ненавидел льстецов. Господа, пытавшиеся таким путем войти к нему в милость, ошибались… Зато прямоту, иногда доходящую до дерзости, он очень любил. Ординарцы в этом случае не стеснялись.
-Вы всегда капризничаете и без толку придираетесь! –отрезал ему как-то молоденький ординарец.
-То есть как же это?
-Да вот как беременная баба…
-А вам, кажись, рано бы привычки беременных баб знать…»[8].
С.Исаков в биографии писателя отмечает: «Мать В.Е.Гущика рано умерла, оставив 8 человек детей – четырех сыновей и четырех дочерей. Отец женился вторично; мачеха оказалась достойной любви и уважения женщиной и взяла на себя всю заботу о детях. Трое из сыновей стали военными, офицерами. Владимир, собственно, тоже мечтал о карьере военного, но этому помешало его слабое здоровье. Он окончил коммерческое училище и начал служить в Петербурге по почтово-телеграфному ведомству и одновременно писать стихи. В 1913 году увидел свой первый «Сборник стихотворений» Гущика, написанный в духе поэтов конца XIX века типа А.Н.Апухтина. Хотя иногда в его стихах прорывались и некрасовские мотивы о тяжелой доле простых людей. Работая в Петербурге, квартиру Гущик имел в Гатчине. Здесь летом 1917 года он познакомился с А.И.Куприным, порекомендовавшим начинающему литератору обратиться к реалистической прозе.
В Гатчине В.Е.Гущик являлся председателем Союза любителей свободного искусства. По этой работе уже после октябрьского переворота 1917 года Гущик встречался с А.В.Луначарским и А.М.Горьким. Но в 1919 году литератор был арестован Чека за «контрреволюционные разговоры и некоторое время провел в тюрьме. Это дало ему материал для прозаичного произведения-«В пространстве (Дневник с натуры)». Именно об этой вещи А.И.Куприн писал В.Е.Гущик: «Дневник очень и очень хорош. Просто и талантливо. Браво! Бис!» Осенью 1919 года Гущик, как и Куприн, вступил в белую Северо-Западную армию Н.Н.Юденича. Отступая вместе с ней, литератор и его семья оказались в Эстонии. Жили вначале в Нарве, а затем переехали в Таллин.
Здесь В.Е.Гущик активно включился в местную русскую литературную жизнь, стал сотрудничать в таллиннских газетах и журналах. Кроме того, он попытался организовать издание в Эстонии (с привлечением к этому делу А.И.Куприна) журнала «Гамаюн». В 1925 году удалось выпустить в свет лишь один его номер под редакцией Гущика. Известно, что он принимал участие в издании двуязычного-русско-эстонского журнала «Театр и кино». В 1920-е годы литератор печатался в таллиннских русских газетах «Ревельское время», «Ревельское слово», «Час», «Рассвет», «Наша газета», в «Старом нарвском листке, а также в рижском «Слове».
В материальном отношении В.Е.Гущик и его семья жили в откровенной нужде, но постепенно положение как-то стабилизировалось. В конце 1920-начале 1930 годов увидели свет сборники рассказов писателя: «Христовы язычники» (1929), «На краю» (1931). Тогда же при его участии был налажен выпуск в Таллине пяти номеров русского литературного журнала «Панорама». Став известным в Эстонии литератором, В.Е.Гущик создает в 1933 году литературную секцию при городском обществе «Витязь». В литературной газете общества под тем же названием он публикует присланные ему Николаем Рерихом с Гималаев статьи. Вслед за тем в том же обществе он организовал «Отдел имени профессора Н.К.Рериха в Эстонии». В это же время писатель увлекается учением евразийцев и вступает в переписку с ведущими его деятелеми П.Н.Савицким и Г.В.Вернадским, высоко отзываясь о нго творчестве, находя в нем отражение и своих идей. На почве евразийства происходит некоторое «примирение» монархиста Гущика с советским режимом. Причем писатель был уверен, что СССР уже идет к евразийству, отказываясь под руководством Сталина от идей коммунизма. Более того он был уверен, что не сегодня, так завтра Сталин ликвидирует компартию, «упившуюся кровью».
В 1939 году В.Е.Гущик был принят на службу в министерство просвещения Эстонии. На него был возложен просмотр и инвентаризация скопившихся там после закрытия русских учебных заведений книг, а также написание серии брошюр на русском языке о современных вождях Эстонии и ее видных деятелях из прошлого. Одновременно весной 1940 года Гущик вполне добровольно становится секретным сотрудником советской разведки в Эстонии с поручением организовать слежку за проживавшим в Эстонии белогвардейцами и военизированными эстонскими организациями. Такого же рода работу Гущик продолжал и после установления советской власти в Эстонии. Однако деятельность в этом направлении не спасла писателя от кары «пролетарского» правосудия. 4 января 1941 года Гущик был арестован органами НКВД. Ему инкриминировалась служба в белой армии, авторство участие в «контрреволюционных произведениях», «контрреволюционном течении евразийцев», а также вообще связи с антисоветскими кругами.
В связи с войной Гущик был этапирован из Таллина в Киров. Там и состоял 9 сентября 1941 года суд над писателем, который и приговорил его по пресловутой 58 статье УК РСФСР к высшей мере наказания-расстрелу. После кассационной жалобы осужденного Судебная коллегия смягчила приговор: расстрел был заменен десятью годами лишения свободы. Заключение В.Е.Гущик отбывал в Унжлаге (Горьковская область), где в основном занимались лесоповалом. В ночь с 28 на 29 октября 1947 года писатель умер от саркомы легких в больнице на станции Сухобезводное и там же был похоронен.
Трагически сложилась судьба и сыновей писателя. Его старший сын Юрий, талантливый инженер, был арестован органами НКВД как сын врага народа 14 июня 1941 года. Отсидев три года в ИТЛ, он был отпущен на свободу, в 1946 году возратился в Таллин, где и закончил дни свои. Другой сын – Олег –был одаренным поэтом и художником. Искренне переживая арест отца и брата, считая это ошибкой, недоразумением, он всячески стремился своим личным поведением доказать, что это ошибка. В начале войны он вступил в истребительный батальон, не смог эвакуироваться из Таллина был схвачен оккупантами и 1 ноября 1941 года казнен.
Даже при легком прикосновении к жизни и творчеству двух наших забытых земляков-Дорофея Бохана и Владимира Гущика, нельзя не осознать всей необходимости дальнейшего исследования исторических судеб многих белорусов, принявших активное участие в литературной и общественной жизни русской межвоенной эмиграции. Таких как Бохан и Гущик в этой среде было немало, и вклад этих людей в укрепление позиций русского мира несомненно заслуживает еще большего внимания.
