Перемещение населения с целью сохранения жизни, укрепления собственного потенциала и ослабления потенциала противника имело место на территории Беларуси после начала Первой мировой и Великой Отечественной войн. Сравнительный анализ беженства 1915 г. и эвакуации населения с территории Беларуси в 1941 г. позволяет выделить общие и отличительные черты этих процессов, содействует накоплению опыта по спасению населения в условиях чрезвычайной ситуации вообще и вооруженного конфликта в частности.
Сравнительный анализ будет произведен по следующим направлениям:
1. Время и обстоятельства проведения мероприятий по перемещению населения.
2. Количество и категории перемещаемого населения.
3. Территория размещения, условия проживания и последствия перемещения для эвакуированного населения.
4. Влияние перемещения населения на ход военных действий.
1. Массовое беженство с территории Беларуси в годы Первой мировой войны началось практически через год после начала военных действий. Неудачи русской армии в Польше, которая в то время была в составе Российской империи, создали угрозу вторжения немецких войск на территорию Беларуси и вызвали массовое беженство. Причинами беженства было желание избежать военных действий, прямое принуждение со стороны русской армии, обусловленное желанием реализовать доктрину «выжженной земли», и, созданное, по-видимому, не без участия официальной пропаганды, убеждение о жестоком обращении немцев с населением. Как правило, места постоянного жительства беженцы оставляли, погрузившись на телеги, а потом пересаживались на поезда, которые увозили их вглубь страны. Продвижение немецких войск было не очень быстрым и позволяло беженцам оставить места постоянного жительства. Никакого плана эвакуации населения не было. Власти не были готовы к появлению такого количества беженцев. Первыми серьезность проблемы осознали военные круги, которые вынуждены были выделить на нужды беженцев около 2 млн. рублей [1]. Беженство на территории Беларуси длилось до конца октября 1915 г., т.е. до момента, когда в результате централизованной поставки поездов основная масса беженцев была отправлена за пределы северо-западных губерний.
На момент немецкого вторжения 22 июня 1941 г. эвакуационный план не был утвержден из-за позиции Сталина, который расценил его как преждевременный. Вместе с тем этот план был задействован с началом войны, хотя не было четко определено, что вывозить в первую очередь – материальные ценности или население. 24 июня 1941 г. был образован Совет по эвакуации во главе с наркомом путей сообщения Л.М. Кагановичем, в начале июля 1941 г. Совет возглавил секретарь ЦК ВЦСПС Н.М. Шверник. Основное внимание обращали на спасение промышленного оборудования и сырья, историко-музейных ценностей. Во второй половине дня 24 июня 1941 г. высшее руководство республики во главе с первым секретарем ЦК КП(б)Б П.К. Пономаренко без объявления эвакуации негласно выехало в Могилев. 27 июня 1941 г. постановлением СНК СССР и ЦК ВКП(б) был определен порядок вывоза и размещения людских ресурсов. Для спасения людей и материальных ценностей использовали порожние грузовые вагоны. Между тем немцы стремительно продвигались, и это не позволило провести необходимые эвакуационные мероприятия в Брестской, Вилейской, Белостокской, Барановичской, Минской и Пинской областях, которые нацисты оккупировали через несколько дней после начала войны. Более успешной эвакуация была из Витебской, Гомельской, Могилевской и Полесской областей [2]. В целом эвакуация длилась до конца июля 1941 г.
2. В 1915 г. местная администрация заботилась об эвакуации лишь учреждений и служащих, оставляя на произвол судьбы население губерний. Стихийное, а отчасти принудительное беженство, охватило, прежде всего, православное население Гродненской, Виленской, Витебской и Минской губерний. Католики и иудеи гораздо реже, чем православные, оставляли свои селения, и зачастую, после того как фронт перемещался дальше, возвращались обратно домой. Согласно сведениям Всероссийского союза городов и земств на 1 июня 1916 г. количество беженцев насчитывало 2 757 735 человек. Из них 38% составляли выходцы из Гродненской губернии, 8,6% – Виленской, 3,7% – Минской, 3,7% – Витебской губернии. Около 47,1% от общего количества беженцев составляли жители Беларуси, т.е. около 1,3 млн. человек [1].
Во время эвакуации 1941 г. предпочтение получали квалифицированные рабочие, выезжавшие вместе с эвакуируемыми предприятиями, семьи командного состава Красной Армии, сотрудников госбезопасности, ответственных советских и партийных работников, дети до 15 лет. Особую категорию эвакуированных, неизвестную в 1915 г., составляли депортируемые и узники тюрем. Эвакуация тюрем сопровождалась расстрелами не только тех, кто был приговорён к смертной казни, но и тех, против кого велось следствие за «антисоветскую» или «контрреволюционную» деятельность. Число расстрелянных во время эвакуации тюрем в западных областях БССР Альбин Гловацкий оценивал в более чем одну тысячу из около 16,5 тысяч эвакуируемых [3, c. 299]. В советский тыл выехало около 1,5 млн. чел. (по другим данным – 900 тыс. чел.) [2]. Среди национальных групп наибольшую опасность приход нацистов представлял для евреев. Однако, в ходе эвакуации они не получили каких-либо предпочтений, и в большинстве своем эвакуироваться не успели. Особенно из Западной Беларуси. Всего к середине июля 1941 г. из Беларуси от нацистов спаслось от 59 до 63 тыс. евреев, или 24 – 27%. Именные списки, составленные в октябре–ноябре 1941 г. Центральным справочным бюро в Бугуруслане для Управления по эвакуации, зарегистрировали 222 тыс. евреев, прибывших из БССР (8,9%) [2]. Не успели эвакуироваться некоторые семьи офицеров Красной Армии. Наиболее известным примером этого может быть судьба семей защитников Брестской крепости. 28 июня 1941 г. женщины и дети покинули крепость и сдались немцам. Тогда их немцы отпустили, но в 1942 году нашли и расстреляли всю семью Кижеватовых - мать, жену и троих детей, семью Мулиных: жену и маленькую девочку. Была расстреляна семья Чистяковых – жена и два мальчика-дошкольника. В деревне Жабенки казнили 120 жен и детей защитников Брестской крепости, в Великорите - восемьдесят. Массовые казни прошли в Ракитнице, Радваничах. Галину Корнеевну Шабловскую в 1943 году повесили во дворе Кобринской тюрьмы [4].
3. География пребывания беженцев 1915 г. из Беларуси в России была разнообразной. Основная масса беженцев из Беларуси осела в центральных губерниях России, в Поволжье. Несмотря на масштаб мероприятий, проводимых правительством для оказания помощи беженцам, положение огромной массы людей было ужасающим. Как писала газета «Северо-западное слово», «тернистый путь беженцев усеян десятками тысяч деревянных крестов» [1]. Существовали серьезные проблемы с жильем и расселением беженцев. Вместе с тем, доброжелательное отношение населения на новом месте проживания и относительно высокий достаток запомнились очень многим беженцам. Работая в поле с хозяевами, можно было неплохо заработать. По мере развертывания в России гражданской войны в 1918 – 1922 гг., положение беженцев существенно ухудшилось, и они стали стремиться вернуться обратно. Возвращение на родину сопровождалось большой смертностью в дороге. Многие умерли от голода, истощения и эпидемий после возвращения домой в разоренные войной хозяйства.
В 1941 г. в советский тыл было переправлено более 12 млн. человек. Из них свыше 80% всех эвакуированных осели в Казахстане и Средней Азии. Подобная концентрация беженцев в обстановке неудач на фронтах и хаоса в тылу имела трагические последствия. Решение направить основной поток в Среднюю Азию оказалось непродуманным. Узбекистан, Таджикистан, Киргизия и Казахстан в 1941 г. не могли обеспечить продовольствием такое количество эвакуированных. Запасы питания, предметов первой необходимости и лекарств не отвечали возросшим во много раз потребностям. Это объяснялось тем, что в довоенные годы весь регион Средней Азии был переориентирован на производство хлопка, а необходимое продовольствие доставляли по новой железнодорожной магистрали Турксиб. Летом и осенью 1941 г. из-за нехватки подвижного состава продовольствие сюда почти не доставляли, и среди прибывших беженцев начался голод. Особенно страдали те, кто приехал самостоятельно, без планового направления – их не принимали на работу за неимением прописки. Тысячи людей оказались в безвыходной ситуации. Многие, будучи без средств, умирали от голода. Самыми ценными продуктами считались мука и жир. Животных, домашней птицы, собак и кошек давно не осталось. Мяса и фруктов никто не ел, иногда доставали морковь, картофель или капусту. Большинство эвакуированных готовили овощной суп. Пользовались отходами столовых, дети подбирали вареные кости после разделки туш на кухнях воинских частей или выискивали в мусорных ящиках. Из них готовили студенистый навар, который шел в пищу или на продажу [2].
4. Массы беженцев, запрудившие основные магистрали в 1915 г., затрудняли передвижение войск, но в целом существенно на ход военных действий не влияли. Тем не менее, в армии раньше других осознали угрозу, которая таится в перемещении большого количества голодного населения. Движение беженцев стало угрожать работе тыла армии, возникла опасность эпидемии холеры в войсках, беженцы становились причиной социальной напряженности в местах движения и остановок. По указанию Главного начальника снабжения армий Северо-Западного фронта генерала Данилова были определены основные направления передвижения беженцев из западных районов Беларуси в восточные, установлены этапы переселения. По требованию военных властей Всероссийский союз городов и земств развернул на путях следования беженцев сеть пунктов по оказанию продовольственной и медицинской помощи [1].
В 1941 г. эвакуируемые не создавали серьезных помех для перемещения войск, но очень часто необходимость эвакуировать семьи серьезно отражалась на ходе боевых действий. Накануне войны многие советские офицеры проживали в приграничных городах и местечках вместе со своими семьями. Несмотря на тревожную обстановку, им запрещалось отправлять семьи на восток, чтобы не давать повода немцам обвинять СССР в подготовке к войне и не сеять панику среди местного населения. После начала войны вместо выполнения боевых задач некоторые офицеры бросились спасать свои семьи. Эвакуация семей военных на машинах приняла столь массовый характер, что это вызвало возмущённую Директиву Военного совета Западного фронта от 23 июня 1941 г.: «Опыт первого дня войны показывает неорганизованность и беспечность многих командиров, в том числе больших начальников. Думать об обеспечении горючим, снарядами, патронами начинают только в то время, когда патроны уже на исходе, тогда как огромная масса машин занята эвакуацией семей начальствующего состава, которых к тому же сопровождают красноармейцы, то есть люди боевого расчёта. Раненых с поля боя не эвакуируют, отдых бойцам и командирам не организуют, при отходе скот, продовольствие оставляют врагу». В условиях стремительного продвижения противника эвакуация усугубляла всеобщую неразбериху и усиливала дезорганизацию, удручающе действовала на солдат и командиров Красной Армии, усиливала ощущение краха предвоенных представлений о грядущей войне и тем самым негативно влияла на боевой дух армии и волю к сопротивлению.
Таким образом, сравнение беженства 1915 г. и эвакуации 1941 г. позволяет сделать вывод о том, что, с одной стороны, в 1941 г. был учтен опыт Первой мировой войны и был подготовлен план эвакуации, а, с другой стороны, он не был принят и эвакуация, также как и в 1915 г., во многом носила неорганизованный характер. Не был учтен печальный опыт западных стран, павших жертвами фашистской агрессии в 1939 – 1941 гг. Быстрое продвижение немцев, срывавших эвакуацию, считалось невозможным применительно к СССР, и по этой причине эвакуация вообще не относилась к первоочередным задачам. Перемещение населения в 1915 г. можно считать более успешным, чем в 1941 г., поскольку в 1915 г. практически все те, кто стремился уйти или кого принуждали к этому, были перемещены вглубь России. В 1941 г. эвакуация из западных областей БССР была практически сорвана. Количество перемещенного населения в 1915 и 1941 г. было сопоставимо, но с учетом общего количества населения, доля эвакуированных в 1915 г. была намного больше. Особенностью эвакуации 1941 г. было то, что помимо семей партийного, государственного и военного аппарата избежать немецкой оккупации стремились евреи, в то время как в 1915 г. они преимущественно оставались на местах. Причиной этого была нацистская идеология, призывавшая к уничтожению евреев. С другой стороны, проявилось влияние советской идеологии, которая считала недопустимым оставлять на оккупированной территории классовых врагов. Этими мотивами была обусловлена первоочередная эвакуация тюрем, расправы над заключенными, стремление поскорее отправить вглубь СССР депортируемых. В таком смысле идеологический фактор отсутствовал в 1915 г. Опасность немецких репрессий против гражданского населения, в том числе православных белорусов, которые преимущественно становились беженцами, в годы Первой мировой войны была мнимой. В 1915 г. среди беженцев преобладали жители западной части Беларуси, в 1941 г. – восточной части. В 1915 г. в большей степени пострадали те, кто отправился в беженство, в 1941 г. те – кто остался на местах. Особенно сильно это отразилось на евреях. Условия жизни эвакуированных, как в годы Первой мировой войны, так и Великой Отечественной были тяжелыми. Но если беженцы 1915 г. умирали, главным образом, по дороге к новым местам проживания, и при возвращении домой, а в местах эвакуации им были обеспечены более или менее сносные условия существования, то беженцы 1941 г. умирали от голода в местах эвакуации, поскольку в Советском Союзе всегда существовала проблема с продовольственным обеспечением, которая еще больше усугубилась войной и тем, что места для размещения эвакуированных были выбраны в слабо обеспеченных продовольствием Казахстане и Средней Азии. Общей чертой беженства 1915 г. и эвакуации 1941 г. был слабый учет перемещаемого населения и смертности в беженской среде. По этой причине мы до сих пор оперируем приблизительными цифрами, а количество умерших среди беженцев вообще трудно определить. И беженство 1915 г. и эвакуация 1941 г. не оказали существенного влияния на ход боевых действий, но в 1915 г. беженцы стали дополнительной заботой для военного руководства, а в 1941 г. эвакуация повлияла на снижение боевой готовности офицерского состава Красной Армии, особенно в первые дни войны.
Менько Ю.В.
