Интеллектуальные ресурсы истории эмоций

Интерес историков к эмоциям начал проявляться в первую треть ХХ века, однако в качестве особого проблемного поля история эмоций начала оформляться лишь на рубеже ХХ–XXI веков. В значительной мере это было обусловлено активизацией т.н. «эмоциональной политики», приведшей к серьезным подвижкам в системах правления и управления, обративших внимание на эмоции как основные стимулы и механизмы управления человеческим поведением. Стало понятно, что эмоции содержат в себе скрытые ресурсы, изучение которых может найти огромное применение в политике, бизнесе, менеджменте, медицине и межличностных отношениях. Общественный запрос совпал с научными интенциями, благодаря достигнутым к этому времени успехам естественных наук в изучении эмоций (нейробиология и когнитивная психология), а также серии познавательных поворотов в гуманитарной сфере, актуализировавших проблематику телесного, образного, повседневнего и т. п.

В содержательном плане историков эмоций объединяет, прежде всего, признание их важным компонентом человеческого поведения и развития, во-вторых, поиск места эмоций в дихотомиях индивидуального и коллективного, природного и культурного, сознательного и бессознательного. Крайними позициями в этом поиске являются, с одной стороны, преобладавший длительное время (особенно среди психологов) физикализм и, с другой стороны, социальный конструктивизм, делающий упор на культурную обусловленность и изменчивость эмоций. Несмотря на сохранение у некоторых исследователей крайних позиций в этой дихотомии, большинство из них сегодня все же пытаются рассматривать эмоции как особый феномен, имеющий биолого-историко-культурную природу, что наводит на мысль о соединении в них врожденного и приобретенного. Историки, конечно, больше заинтересованы его второй стороной, или, иначе говоря, тем, как эмоции культурно конструируются, транслируются, усваиваются, переживаются, изменяются [2]. Собственно, поиск ответов на эти вопросы и формирует основное проблемное ядро, стягивающее вокруг себя это проблемное поле.

Обозначим некоторые важные сегменты и проблемные узлы этого поля.

Эмоции, социум, культура. Практически все историки эмоций признают, что эмоции являются не столько врожденными, сколько приобретенными путем подражания и социализации. То, как человек переживает и выражает свои эмоции, зависит от комплекса социальных факторов, в том числе гендера, класса/социальной группы, религии, национальности, возраста. На протяжении человеческой жизни они претерпевают изменения под влиянием таких «форматирующих» институтов, как семья, школа, работа, армия, а также под влиянием вербальных и визуальных репрезентаций эмоций в литературе, кинематографе, театре, живописи, фотографии и т. д. Отсюда тесный контакт историков эмоций с исследователями в области литературы, театра и искусства, а также особый интерес все исследовательских центров к детскому периоду жизни человека, когда закладываются основы его эмоционального поведения.

Эмоции, аффекты, разум. Пытаясь нащупать сознательные и бессознательные компоненты эмоционального поведения человека, историки эмоций по-разному отвечают на этот вопрос. Одни пытаются развести понятия чувства, эмоции и аффекты, оставив за первыми личностное измерение (то, что внутри), за вторыми – социальные проявления (то, что снаружи), за третьими – досознательные импульсы (то, что по ту сторону социальности, культуры и разума). Другие не согласны с подобным разделением. Между тем, стоит признать, что введение в концептуальный аппарат истории эмоций понятия аффекта внесло в этот аппарат свою толику новых смыслов, ракурсов и теоретических постулатов. Некоторые используют это понятие для того, чтобы продемонстрировать физиологические механизмы формирования эмоций [5]. Однако большая часть исследователей направляет свои усилия на то, чтобы вскрыть сложный механизм взаимосвязи аффектов не только с эмоциями, но и с ощущениями, разумом и социумом. Показательной в этом отношении является работа Терезы Бреннан, проанализировавшей некоторые механизмы этой взаимосвязи [1]. Следует отметить, что противопоставление эмоций и разума имеет совсем недавнюю историю и связано с постепенным отходом от традиционного понимания страстей как движения человеческого интеллекта и воли и формированием понятия «эмоции», воспринятой благодаря философии и науке модерна как оппозиция разуму, интеллекту и воле [4]. Таким образом, главная установка работающих с этими понятиями историков [6; 8; 3; 9] состоит в том, чтобы показать сложнейший психосоматический механизм взаимосвязи эмоций и разума, вскрыв то, что не производится только социально, но одновременно глубоко связано с ним.

Историческая динамика эмоций. Изучение этой проблемы восходит к трудам М. Вебера и Н. Элиаса, хотя в чем-то и преодолевает их. То, что эмоции имеют историю и влияют на историю, не означает, что такие чувства, как страх, радость, ненависть, зависть, доверие, не были известны людям предшествующих эпох. Разница состоит в том, чего именно они боялись (чему радовались, что ненавидели и т.д.) и каковы были способы их эмоционального выражения и поведения. Другими словами, историки эмоций настаивают на необходимости пересмотра отношения к эмоциям как к некой антропологической константе.

Отправной точкой в этом отношении является отслеживание и анализ правил и норм чувствования и выражения эмоций. Это, в свою очередь, требует обращения к огромному количеству социальных контекстов и практик. В отличие от традиционных обществ, в современном и быстро меняющемся социуме эти правила не выглядят как принудительно навязываемые сверху. Скорее, они являются неотъемлемой частью институциональных механизмов и сред, которые имеют сильное воздействие на ментальные и эмоциональные карты людей. Вместе с тем, оказывая сильное воздействие на эмоциональное поведение людей и даже создавая своеобразные «эмоциональные режимы» (термин У. Редди), эти правила постоянно обсуждаются, критикуются, оспариваются и изменяются.

Значительная доля исследований в этом направлении ведется сегодня на материале последних четырехсот лет, т.е. начиная с раннего нового времени. Однако в отличие от М. Вебера и Н. Элиаса, рассматривавших это время в Европе как период непрерывной рационализации эмоций, многие современные историки эмоций отказываются рассматривать эту эволюцию как линейный и всеохватывающий процесс. Они предпочитают говорить о серии заметных шифтов в способах переживания, усвоения и концептуализации эмоций, начиная с XVII-XVIII вв. с их одержимостью и эмансипацией эмоций, через вторую половину XIX века, когда на эмоциональные нормы и режимы сильно повлияли процессы женской эмансипации и колониальный дискурс и произошло двойное дистанцирование от «женского» и «восточного», до ХХ века, в ходе которого эмоции все более становились объектом экономической и политической манипуляции, заставляя современных исследователей задуматься об эмоциях как серьезном испытании и краеугольном камне человеческой субъективности и индивидуальности. В результате, на смену концепции линейности и постоянной секуляризации эмоций приходит концепция формирования новой нормативности не в разрыве, а в преемственности и перекодировании, если угодно, переплавке многих эмоциональных стандартов и правил, а также гетерогенности ментальных состояний внутри одного и то же общества [4; 7].

Вербализация эмоций. Суть проблемы состоит в том, каким образом люди обозначают и классифицируют свои эмоции. Т. Диксон в своей книге «От страстей к эмоциям: создание секулярной психологической категории» показал тесную взаимосвязь понятий «страсти», «сантименты» и «аффекты» соответственно с христианским, просвещенческим и секулярным научным дискурсом, а также разницу формируемых ими ментальных состояний. Идея состоит в существовании взаимосвязи между способами обозначения и переживания эмоций. Исследователи пытаются проследить развитие таких слов, как чувство, аффект, страсть, чувствительность, эмоции, драйв и т. П., в сравнении и относительно друг друга и обнаруживают симптоматичные сдвиги и разрывы в семантике и употреблении этих слов. Еще одной задачей становится соотнесение этих эпистемологических сдвигов с социальным развитием и общественными запросами, т.е. контекстуализация информации, полученной при анализе слов-эмоций, ее связь с дискурсами и практиками в других сферах.

Эмоции, тело, власть. Практически все историки эмоций акцентирует свое внимание на том обстоятельстве, что эмоции связаны с телом, что они ощущаются и выражаются посредством телесных жестов и движений, поэтому не могут быть изучены в отрыве от телесных практик и концептов тела. Введение тела в исторический анализ эмоций, в свою очередь, делает необходимым диалог историков с представителями естественных наук и наук о жизни. При этом историки осознают, что тела также имеют историческое и социально-культурное измерение. Большинство исследований в этой области основано не предположении, что реконфигурации подвержены не только восприятия тела, но и сами тела – новые социальные практики могут изменять физические характеристики. Способы восприятия и ощущения своего тела также влияют на эмоциональные ощущения и коммуникацию. Историзация тела, таким образом, помогает гораздо глубже осмыслить историзацию эмоций и подрывает жесткое разведение биологии и культуры.

Социальные нормы относительно эмоциональных проявлений реализуются прежде всего через техники контроля над своим телом и тем самым связаны с властными структурами в обществе в целом или в социальной группе в частности. Власть склонна периодически переопределять баланс между приватным и публичным, серьезно влияя на количественные и качественные характеристики эмоций и приводя к постепенным сдвигам в терминологии и семантике. Таким образом, изменение властных структур приводит к изменению способов переживания и выражения эмоций.

Таким образом, опираясь на указанные выше проблемные узлы как строительные блоки нового проблемного поля и общую основу большинства исследовательских проектов, история эмоций охватывает сегодня довольно солидный круг проблем. Отсюда интерес к теоретическим моделям и методикам изучения эмоций, а также к категориальному аппарату исследований, тем более что говорить о тождестве подходов изучающих эмоции гуманитарных дисциплин вообще и культурной истории эмоций в частности не приходится: одни опираются на дискурс-анализ как инструмент изучения эмоций-понятий, другие применяют теорию социальных ритуалов и практик, третье делают упор на лингвистический и семантический анализ. Методологический спектр истории эмоции все время расширяется, включая конструктивистские и перформативные подходы и практики.

О. В. Воробьева